Улица Бед, книга 26
Нет, не сидеть мне по тюрьмам
Ах, какие железные нервы
в Матросской той тишине!
Мне не бывать там, наверное,
я и так всё время на дне.
Дно, оно хуже распада,
дно — поволока сна.
А душа всё просит награды.
Нет, это не про меня.
Про меня королевские мысли,
про меня ожидание, смерть.
Что? Я сумела выжить?
Да нет же. Как пахнет весной!
А там, в тишине Матросской,
может быть, очень темно.
Нет, не сидеть мне по тюрьмам —
меня дно пригрело давно.
Ода острову Сахалин
Если честно говорить о Сахалине,
то нет в нём ничего, окромя глины,
кроме глины, песка и леса.
Нет на острове чудесном интереса,
потому как тот пророс травой:
лопухом, черемшой, малиной,
голубикой, черникой, морошкой
и махонькой редиской на окрошку.
А всё остальное — это море,
и в нём ничего нет, окромя соли,
кроме соли, воды и рыбы —
огромной такой, как глыба.
И глыб у нас тоже много:
утёсы, скалы. Пологом
лежат лишь мелкие долины:
Тымовская и (там где живёт Инна)
славен Долинск град, в нём совсем плохо:
то дома цветные, то горохом
катятся детишки по бульварам
не по древним, золотистым — старым,
а по серым, новеньким, разбитым.
Вот стих свой допишу и буду бита
мэрами всех сахалинских городов.
Ну и ладно. А ведь сколько слов
я хотела написать, но не смогла
(рот заткнула я самой себе), пошла
по острову родному в глину, грязь.
Не хотела пить я горькой. Напилась.
Сахалин не хотел, но обидел
Сахалин обещал, но обидел.
И что обидное — обид никто не видел.
Растительность и та пошла по кругу:
то лопух, то репей — не жизнь, а мука.
«Ну и чёрт на эту жизнь!» — сказал упрямо
тот, кто рядом был. По стойке прямо
я ходила по дорогам Сахалина.
Птицы с неба крикнули мне: «Инна!»
И велели кинуться в болото.»
— Нет на острове болот то, —
я зачем-то птицам отвечала. —
Можно жизнь свою начну сначала?
Ну а остров предлагал позлее выбор:
«По деревням ты пройдись, живых покликай
иль пускайся вплавь по океану.»
— Ладно (я рукой махнула), пойду к маме.
И три дня над могилкой рыдала.
Остров знал всё это, ему мало
было горя моего, он бросил ветру:
«Зачем поэтам жить вообще на этом свете?»
А ветер пошумел и утих.
Поэтому сижу, пишу я стих.
Вот и "Воин Арктический" пишет.
Он тоже достоин. Он слышит.
Деревня дураков
Мы в деревне Дураков
долго жили без мозгов.
— Вы в деревне Дураков
Как живёте без мозгов? —
нам всё время говорят.
Очень мутный это взгляд,
ведь мозги искали мы:
две руки, две ноги,
голова, плечо, живот.
А мозги? И в ум нейдёт!
Значит, жили без мозгов
мы в деревне Дураков.
Хорошо, неплохо жили:
сеяли, пахали, жнили,
свадьбы весело играли,
много деток нарожали.
Так бы жили мы всегда,
но пришла одна беда:
к нам приехал муж учёный
и пером своим точёным
стал выискивать «ай кью» —
от дурака да к дураку!
Всех ощупал, осмотрел
ерундой поднадоел —
глупыми вопросами
о цифрах и о космосе.
Мы в ответ сказали так:
«Космос — это всё пустяк,
главное, спасти покос
от дождя, коров и коз!»
Но училу не унять,
он пошёл нам раздавать
маленьку брошюру:
«Книжица — не дура».
Заглянули мы в неё,
там ведь то ещё дерьмо:
«Не Россия — ваша мать,
а Америка». Как знать,
что нам, дурням, ближе:
может, то что выше?
И совсем не думая,
решили мы по умному:
возвести забор большой
вкруг деревеньки родной.
Забор назвали СНГ —
«Свои Ноги к Голове»
кажется, поближе.
Плюнул муж и вышел.
И пошла голова ученая!
А куда?
Да чёрт его прощелыгу знает.
До сих пор Зубкова шукает,
а как найдёт, так скажет.
(тут его и повяжут).
Копилка страстей
Мы в копилку страстей
побольше сложим новостей.
Новость первая, самая страшная:
королевство наше бумажное.
И под каждой обёрткою — никотин.
«Не забудем! — кричим. — Не простим»! —
на площадях самых жутких,
по которым ходят мишутки
(и вроде в шутку или всерьёз)
напускают на граждан понос.
Новость вторая (не такая активная)
про нашу жизнь прогрессивную:
все ракеты, не долетев до Луны,
оторваться от Земли не смогли.
Так и закончилось марсианское чудо:
если есть корабли, то они из верблюдов.
Третья новость самая смелая:
стоит страна где-то там, белей белого,
жить в ней вовсе не страшно,
потому как красочно разукрашен
бог перламутровой краской.
Нет, он не скажет «здрасьте»,
но от этого жителям той страны
ещё веселей. Увы,
на белом свете больше нет новостей.
Поэтому шапку снимай поскорей
и кидай её в небо:
видишь, как оно светло!
Это значит, что ты на свободе
и ноженьки не в колоде,
на сердце дружок (подружка).
А копилка ещё послужит
для денег звонких пузатых
и лап загребущих мохнатых.
Вот так бы и я жила,
да обнищав, сошла с ума.
Модный приговор
Век за веком, век за веком
где-то жили человеки,
что летали в небеса.
«Не, ну эт не про меня!»
Век за веком, век за веком
просто быть бы человеком;
да были б руки: топоры
вырубят на всех гробы —
ложись и лети!
«Что же там на небеси:
золотые города
иль кругом одна беда?»
Век за веком, век за веком
там летали человеки
и рубили топором
очень модный приговор:
жизнь попу и смех болвану,
власть царю и смерть тирану.
«А куда они летят?»
Да хоть на Марс, а нам плевать!
Хоронила я мужа
Хоронила я мужа, закапывала
тридцатью лопатами закидывала:
лежи мой родной — не подымайся,
дыши мой милый — не сдавайся!
Ах ты, чёрт окаянный
належишься — встанешь, как первозданный.
Просыпайся, чего разлёгся!
Почему ж тебе не встаётся?
Не поётся, не пляшется,
в кулачном бою не машется,
с девками не гуляется.
От чего душа твоя мается?
Пойди ка, пройдись по воле —
поищи ка лучшей ты доли:
кресты на могилках потрогай.
Поймёшь какой ты убогий.
Не у бога забрали забрало,
я твою жизнь украла
да на себя повесила —
самой красивой невестою:
разгуляюсь на новой свадьбе!
Чёрт придёт: не украл бы!
А ты полежи, подумай,
раз ты у нас самый умный.
* * *
Но думать муженьку не хотелось.
А жизнь колесом вертелась:
в поле, с поля, до хаты,
и кругами ходит чёрт горбатый.
Мужики и просто дети
Жили-были на планете
мужики и просто дети.
Мужикам хотелось строить,
воеводить, мастерить.
Просто детям не хотелось
по мужицки материть
лес, дорогу и друг друга.
Мужики сказали: «Худо!
Надо, братцы, что-то делать,
ведь народ растёт несмелый.
Нужно просто детей
отобрать у матерей
и устроить в лесорубы.
Вот тогда будет не худо!»
Порешили, совершили:
просто деток отлучили
от грудастых матерей,
увезли с собой скорей.
Привезли в леса, в леса
и пустили в погреба,
одели робу:
«А теперь попробуй
ни покрыть нас матом
(мы, вроде, виноваты).»
Дети глянули устало
матюкнулись, рядом встали
и валили лес, лес
под чей-то волчий интерес.
Быстро дети повзрослели —
просто так заматерели
и сказали себе:
«Материть будем уже
не отцов - дураков,
а при власти злобных псов!»
Как сказали это, так и сгинули
Их искала вся планета. Они двинули
по другим мирам да с пилами:
пилить - материть тех, кто вынули
жизнь из душ ни в чём неповинных.
Ты забыл о том?
А было ведь.
Рот зашей
Я сидела, зашивала
белой ниткою свой рот.
Дай мне, мама, покрывало —
я укрою им народ,
чтобы больше не просил он
пирогов и калачей,
чтоб на власти не гундосил,
говорю им: «Рот зашей!
Рот зашей и не проси —
тихо сидя на печи,
ты закройся в покрывало,
чтоб тебя я ни видала,
ни видала никогда!»
* * *
Улетит душа моя
в бездну синюю навечно.
Рот зашью там неизбежно
у больной своей души.
Сверху крикну: «Не кричи,
не проси, народ убогий,
калачей, рублей... И чтобы
не орал ты никогда,
напущу я холода!»
Скинь мне, мама, покрывало
с поднебесья. И устало
облетев вокруг земли,
я проверю ваши рты!
Сахалин Господин
Господин Пурга, Сахалин Тоска.
А и где бы ты, душа, ни жила, была,
ты такого края не видела:
тут зима, зима бесконечная.
Ой не шила я наряда подвенечного,
меня зимушка в шубку укутала,
замуж выдала, гадала да плутала:
«Будет плохо тебе, девка, не реви, не ной,
Сахалин, зима обогрей, укрой»!
Сахалин пургой обогрел, укрыл.
Пароход за мной не пришёл, не приплыл.
Нет не холодно, нет не голодно,
просто пусто кругом, очень боязно:
сиротливо как-то жизнь моя прошла.
Сахалин Господин пел не для меня
свои песни в ночи заунывные.
Я не дочь твоя, картину дивную
напишу пером. А замужество
как пришло, так и ушло. Придал мне мужества
Сахалин смешной в небывалый век.
Я — зима Тоска, ты — мил человек.
Песни горькие мои, ты забудь, прости.
Одевай ка шубу и иди, иди
по краю русскому, по краю снежному.\.
Сахалин, берега — края безбрежные!
Край света
Пишут люди, пишут люди
на изнанке букваря:
«Больше в мире зла не будет!»
Закрывать букварь пора
и лететь туда, где небо
разрывает паруса.
На край света, на «Край света»
там ведь ни одна звезда,
не сойдя с своей орбиты,
след оставит. Подметут.
Вот и всё. Мы, дворник, квиты.
Мусор дети соберут
и расскажут: «Очень сложно
в черновик писать букварь,
никогда не разглядишь ведь —
что кому чего не жаль.»
Так и будет небо с морем
спорить, тайны не храня:
«Что-то будет, что-то будет!»
Будет жизнь без букваря.
Нарисует старый дворник
на стене прошедший год:
«Да уж, было чего вспомнить —
фестиваль, край света, лёд,
прошлогодние обиды,
кризис, пляски, босота.»
Мы с тобою, дворник, квиты:
обнищал ты, как и я.
Чёртовы острова
Заиндивевшие чёртовы острова.
«Чёртовы острова» —
это игра, игра на выживание.
Выживу, так задание
будет выполнено навеки.
Мёртвые вокруг человеки.
И я среди них ни жива,
ни мертва, ни печальна,
не ломаю руки в отчаянье,
а холодно прорубаю путь:
«Мне б на мёртвых людей не взглянуть!»
Не гляди, не гляди, не надо!
Выживешь, будет награда:
начнут стихи твои литься
и благодарные лица.
Погляди на них, больно не будет.
Нет, конечно душа не забудет
чёрствый остров и мёртвых людей.
Но ты ход свой руби поскорей
и иди иль плыви, неважно!
Да помни, кораблик бумажный
у тебя всегда под рукою,
он мёртвое море накроет.
Ты в нём сиди и пиши
свои стихи, они неплохи.
Бог островной
Сахалин Господин не колышется:
«Хорошо ли, тепло тебе дышится?»
Хорошо и тепло, и вольно
даже в лютый мороз раздольно!
До чего ж я люблю бураны:
заметут и следов не оставят.
Пропаду без следа и сгину,
ищите потом свою Инну.
А Инна уже на небе
разговоры ведёт со светлым
богом Островным очень долго:
«Ну как тебе, доча, Волга,
красивы ли горы Урала?»
Киваю: «Я не встречала
ничего красивей Сахалина.
Можно я снова двину
на свой островок гремучий?»
Хмурит бог свои тучи
«Да нет уж, сиди родная.
Видишь, тело твоё закидало
снежной, белою кучей.
Ты со мной, ты дома. Здесь круче».
* * *
Сахалин Господин не шевелится:
то ли наст тяжёл, а толь метелица
слишком сурово кружит.
Лечу в тело. За жизнь борюсь. Лучше
из сугроба большого я вылезу,
Сахалин Господин свой вымету
от нечисти всякой стихами!
Подождите меня там папа с мамой.
А я берёзку обниму и рябину,
над могилками поплачу и сдвину
Сахалин с насиженного места:
плыви, как лодка, по ветру!
И бог Островной за тучей
вздохнёт и скажет: «Так лучше.»
Красно море миражей
Тут каменья вековые
и столетни берега.
Что ж вы, девки молодые,
не приходите сюда:
не бежите утопиться
или просто погулять?
Южный вечер будет длиться.
Как же хочется узнать:
на миру ли мир раскрашен,
на ветру ли пыль красна?
Океанский ветер слажен —
надувает паруса!
Где вы, девки? Где ты, мать?
Я пошёл бы в дом поспать,
да неведомый Кощей
не принял моих мощей.
Волны плещут у песка
мать усопшая спала,
а каменья вековые
глазы греют свои злые.
Не ходите никогда
на зовущи берега.
Эти черны корабли —
миражи лишь, миражи.
Эти красны паруса —
лишь вода, вода, вода...
Сахалин — не тебе чета
Сахалин, Сахалин — не тебе чета.
Сахалин Господин — это навсегда.
Вот побывал ты, вроде, в Магадане,
а хочется домой, ведь, к папе с мамой,
на Сахалин, на остров свой могучий,
который и Чукотки даже круче!
* * *
«А ты, детка, в Сочи не бывала?»
Что я в ваших Сочах не видала:
ни каторги тебе, ни одиночества,
ни закалённого в снегах отрочества.
А знаете, на острове: моря —
они везде, куда б я ни пошла.
Вот из-за этих то морей
не видно ваших нам Сочей!
* * *
Сахалин, Сахалин — не тебе чета,
он допишет стих, а я в разнос пошла
по горам крутым да побережью.
Не хочу убийцей слыть, но всё же срежу
подосиновиков толстопятых.
Слышишь как они кричат: «Проклята!»
На севера — сказали доктора
На севера, на севера, на севера!
На севера (сказали доктора),
на севера, где северный народ
даже в пургу не пропадёт.
На севера отправилась Москва
Брянск, Белоруссия, Литва.
На севера: на Дальний на восток,
на Сахалин, Курильск, Владивосток,
на БАМ, Амур, в Хабаровск.
О сколько ж нас пропало,
пропало навсегда!
Там наша даль - земля,
она нас понесла
и всё несёт, несёт
вперёд, вперёд, вперёд.
А впереди пурга
и бешеный народ.
Ну кто его поймёт?
То пляски-свистопляски,
то мёрзлая вода,
то горы-перегоры,
то дружба навсегда!
И водка рекой:
хочешь - пей, а хочешь - пой
про горы-перегоры,
про рыбу и про лес,
про баню, прорубь, шубу.
Ну вот и чёрт залез
в истерзанную душу:
«Такие, брат, дела.»
— Зачем же я припёрся
на эти севера?
* * *
На севера, на севера, на севера,
на севера (сказали доктора).
Я верю, верю, верю докторам,
свой север никому я не отдам!
Пьяный доктор спит на лавке,
мёрзлый город не поёт.
Не помри сегодня, Клавка,
сала шмат Колян несёт.
Разговор с антиПризраком
антиВремя антимашет
антиАнгела крылом,
антиПризрак антипляшет
и кричит: - Антиумрём!
Анти, анти, анти, анти,
антураж, такой уж век.
В этом веке был бы с нами
анти, антиЧеловек.
Ну вот и всё. Моё сердечко
расщепилось на куски,
потому что на крылечко
села тень антиТоски
и сказала: «Как же скучно
кушать ваши «пирожки»;
ты б взяла, подружка, ручку —
разорвала на куски
эту пыльную планету
бойкой повестью своей!»
Я вздохнула: «Конец света!
Не пишу я повестей».
Наши дети по тюрьмам
Зарешеченные окна,
напускные мебеля,
над судьбой конвой хлопочет —
так проходит жизнь твоя.
Ой, душоночка пустая
лишь хохочет. Вот смешная!
Ты не с нами, не со мной,
не с папой, мамой. Чёрт с тобой.
А на улице прохлада,
а на улице зима.
Довела ведь до сарая
пацана его шпана.
Вот ходи теперь и пой
от столовки в общий строй!
Ты ни папкин (и ни наш),
не твоя рука тряслась
наливая в чашку чай:
— Был сын. Вышел. Потерял.
* * *
«На возвратку, на возвратку,
на возвратку!» — лишь мечта.
А возвратка покатилась,
побежала, понеслась:
те же драки, тот же вор.
Командир на нары лёг
и закрыл глаза: «Покой.
Придут завтра за тобой!»
Какая картина
«Это ж какая картина! —
я сама себе говорила. —
Чудесная просто картина
И сколько я денег пропила!
А могла бы купить картину
и повесить её на стенку.
Тогда снимали бы пенку
с тёплого, тёплого пива,
рассматривая картину,
мои дорогие подружки,
говорили бы: «Инна, ты душка,
что купила эту картину»!
А потом смеялись мне в спину:
«Дура наша подруга,
она поэт, и в этом вся скука!»
Скоро Новый год
Наши сани едут сами!
Скоро, скоро Новый год!
Почему-то нам с усами
никто денег не даёт.
А мы и не просим!
Но дитё подарочков просит,
баба золотую цепочку,
а тёща сорочку,
и тесть (чтоб он лопнул)
ждёт, чтобы я с ним рюмочку хлопнул.
Нет, денег мы совсем не просили —
не наша это прерогатива!
Мы лопаты в руки и топоры:
«Ну с Новым годом, Мороз, мы пришли!»
Дети в школу пойдут
Завтра дети красивые в школу пойдут:
хошь, не хошь — заставят учиться.
А плакать и материться
станут бабушки и отцы.
Нет, не потому что они, как псы,
а просто сильно переживают.
Век скороспелый себя изживает.
Скоро и вы, детки, будете материться,
ибо, учиться
заставите своих деток и внуков.
Да за что же Земле така мука?
Не писать бы ни о чём и никогда
Не писать о счастье в кои бы веки!
Да странные рождались вокруг человеки:
чего-то им не хватало.
И у них большое хватало
отросло до самого неба.
(Хватай звезду и ко мне бы!)
Так нет, им звёзд было мало,
о счастье души кричали!
А где я его вам встречу?
Пишу стихи и перечу:
— Не в счастье вовсе отрада,
которая за оградой,
а где-то совсем близко, близко.
(Зубы, смотри, не стискай.)
Поп и поэтесса
Я вчера подружилась с попом,
хороший такой поп, наш, деревенский,
шепелявит немного, и танец венский
он танцевать не умеет,
а что-то твердит про бога.
А я слушала и умилялась:
господи, какой же он всё-таки милый,
и шепелявит немого.
«Здравствуйте, а я сахалинская недотрога:
стихи пишу и от местных их прячу —
в интернет кидаю.» Поп озадачен,
он стихов давно не читает,
лишь кадилом своим махает…
Господи, какой же он милый
(я сама себе говорила),
этот поп деревенский,
и танец венский,
жаль, танцевать не умеет.
Но он лукавит глаза, и добреет
мир вокруг да деревня наша.
— Ты, батюшка, прав: я поэтесса ваша!
Разделили всё человечество
А нам с вами делить больше нечего,
ведь разделили всё человечество
на четыре равные части.
Одна часть была безучастной,
вторая часть равнодушной,
третья вовсе бездушной,
а четвёртая никому не нужной.
Вот эту не нужную часть
и постигла злая участь.
К этой части относимся мы.
Бесполезно строить друг к другу мосты,
по ним уже ходят другие:
вроде бы неплохие,
но бездушные,
безучастные и равнодушные.
Их больше
и нервы у них потолще,
в общем, они красивее,
потому что мудрее:
никогда под пули не лезут.
Они никуда не исчезнут!
А нам с вами делить вовсе нечего,
ведь разделили всё человечество.
Хотя ... нетронутым оставили небо.
Вот до него и бегай!
Дальше неба нет в небо дверцы
(для решивших покончить с собой)
Пора покидать планету,
когда денег в кармане нету,
проблемы всю плешь проели
и жениться вы не успели.
Пора улетать куда-то,
если жизнь похожа на вату:
каждый день на работу,
а с работы домой неохота.
«Пора, пора!» Ай, лети уж!
Лети, потому что хуже,
хуже уже не будет.
И пусть тебя быстро забудет
родня, коллеги, начальство.
Прощаясь: «Прощайте, прощайте!» —
не махай. Мы тебе не помашем,
мы тихо в кровати ляжем,
а проснувшись, ещё кого-нибудь потеряем.
И вспоминая вас, не поминаем.
А представляя, не представляем,
как где-то там, на каком-то небе
инопланетяне покидают родные планеты,
потому что они устали:
денег им недодали,
проблемы их шибко заели,
жениться они не успели,
потому что жизнь их, как вата,
и новая жизнь не зачата,
лишь старичьё доживает —
друг друга кряхтя ругает.
И некуда, некуда деться!
Дальше неба нет в небо дверцы,
дальше неба небес не бывает.
Пусть каждый из нас доживает
какую-то жизнь распоследнюю —
богатую или бедную.
И улететь не мечтайте,
там всё тоже самое! Знайте.
Улетала душа — метель просила
Улетала душа — не просила хлеба,
улетала душа — просила снега,
снега просила лютого:
«Пусть мою душу укутает,
и забуду что было со мною,
с душою старою, не молодою.»
Это было. Так я умирала.
И каждый раз возвращалась.
Не потому что тянуло,
а просто добро уснуло,
уснуло оно навеки,
и глупые человеки
закидали добро самоварами,
телегами, тряпками: «Жалко ведь
добра, оно же такое —
руками его построишь,
а придёт время, разрушишь.
Что сидишь без дела? Покушай!»
Да ладно, сыта я, наверное,
самоварами, тряпками, хлебами,
грудами макулатуры
и вредностями для фигуры.
* * *
Улетала душа, однако,
и не просила злата,
а просила метелью укутать,
чтоб уснуть хоть на минуту —
забыть одеяла и тряпки,
гвозди, войны, домашние тапки
и избавится от кошмара:
«Чтоб мне ни дали — всё мало!»
Это было. Так я погибала
и погибая, знала:
снова рожусь, буду думать
о еде, серебре... Засунуть
мне б это всё между рёбер,
гвоздями прибить, и чтобы
я навсегда забыла
в каком веке Добро я любила?
Где ты молодость, честь и совесть
Стар призывал млад к чести,
сам прожив жизнь бесчестно:
— Где ты Молодость,
где ты Честь, где ты Совесть? —
бесконечно будут долдонить
прожившие жизнь не в чести —
бессовестные старики.
Была Молодость и уж нету.
Совесть к ответу
устала всех призывать.
А на Честь совсем наплевать!
Молодость, Честь и Совесть
в бою и в огню! Вот повесть.
Ищите, свищите по свету
повесть заветную эту.
А пока Молодость, Совесть воюют,
Честь с нами ещё поворкует:
«Честному жить не в чести,
пока гуляют полки
жуликов и воров!»
Обманываться ты готов,
старый, старый старик.
Что ж ты к Морали приник?
Когда тебе уже поздно
строить мосты к ярким звёздам.
Всё История моя
Не смотрите, люди,
ничего не будет,
потому что мой Отец
ненавидел этот свет:
реки, горы и моря —
всё История моя.
Не смотрите, люди,
мира вам не будет,
потому что мой Отец
был и вовсе молодец —
не ходил за мной кругами,
говорил: «Да и бог с вами!»
Не смотрите, люди,
а то черти судят...
Афоризмы
Позапрошлые люди —
никому от них горя не будет
и счастья не будет тоже,
и толку ничуть. Ну и что же.
Позапрошлые наши люди,
"жаря внуков на блюде",
как то по доброму улыбаются.
И жизнь вспоминая, не каются.
* * *
Никому не будет больно
в мягкой совести своей.
Отчего ж так сердцу вольно?
Надо сжать его скорей!
Не дышать - пускай не бьётся,
может, станет веселей.
Если радость рекой льётся,
значит, совести теплей.
* * *
Невезучие мои соплеменники:
невезучие я и ты!
Покупая на рынке семечки,
заглядываем в штаны
продавцам, обещающим праздник,
сулящим рай на земле.
Смотри, очередной безобразник
уж загадил наши умы!
* * *
Какая маленькая душа!
Такое огромное тело.
Пела душа, плыла...
Тело старело, скрипело.
Тело хотело есть,
ну а душа орала!
И если на свете есть честь,
то её тело попрало.
* * *
Если ты в своей постели
не проснулся утром рано,
а из-за облака седого
вниз на всё глядишь сердито,
то конечно ж, это лучше -
ничего уже не делать,
а как дураку, просторы
родные просто облетать...
* * *
Душа готова собой гордиться,
да тело не даёт.
* * *
Если ты думаешь, что ничего не думаешь -
ты зря так думаешь.
Комментарии
© 2012–2023 г., ИП Филин М.С. Все права защищены. Ни одна часть содержания сайта ASTV.RU не может быть воспроизведена или передана каким-либо образом, электронным, механическим, методом фотокопирования, записи или как-то ещё без письменного разрешения ИП Филин М.С. На сайте astv.ru размещаются материалы информационного агентства "АСТВ". ИА "АСТВ" зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций РФ (Роскомнадзор) 02.07.2018 г. за номером ИА № ФС 77 - 73225.
* Instagram принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской.
* Instagram принадлежит компании Meta, признанной в России экстремистской.
Редакция сайта ASTV.RU:
(4242) 49-15-34, 49-15-95
Отдел рекламы: (4242) 49-16-23
e-mail: region-sdr@astv.ru
Тех.отдел: (4242) 49-15-32
e-mail: contact@astv.ru
