Сахалинские каторжанки. Мемуары 18+. Продолжение

Сахалинские каторжанки. Мемуары 18+. Продолжение

 Велосипед и диверсанты

 

Самокат, так же как и машина, мне достался с очень большим пробегом. Откуда его припёрли предки, я не знаю, но счастью не было предела, ведь это тебе ни неповоротливый Москвич, а ого-го какое мобильное устройство: хоть по двору, хоть по дороге! Да, да под самый настоящий Камаз. И где только родители были? Я уже говорила, что они детям многое позволяли? Безалаберные в те времена были родители. (Не-не, сто смертей я избежала, а вот со сто первой мне не повезёт. Ну, та ещё впереди!)

А самокат вскоре сменился новеньким блестяще-зелёным трёхколёсным велосипедом. Потом глянцевым двухколёсным. И каждые три года обновлялся на новый — побольше. Верх искусства — кататься без рук. Я это делала виртуозно: от Востока до Рудника могла проехаться легко!

Сижу я как-то, чиню слетевшую с велика цепь. Подходит мальчик помладше:

 — Дай покататься!

 — Не дам, свой иметь надо.

 — Мне не купят.

 — Почему? Всем покупают, а ему не купят, видите ли!

 — Не купят, мои родители водку пьют.

 — Ну попьют и пойдут купят.

 — Они всегда пьют, все деньги пропивают. У них никогда денег нет. У-у-у! — мальчик отчаянно зарыдал.

Я с удивлением посмотрела на ребёнка. И правда, его рубаха сто лет не стирана, сандалии стоптаны.

 — Садись на багажник, — махнула я.

Малец утёр сопли и с радостью запрыгнул на багажник:

 — Поехали!

Я покатала его по посёлку и привезла к себе домой:

 — Мам, накорми пацана, у него родичи водку пьют.

А мои родичи как раз сидели с Каргаполовыми и выпивали. Валентина Николаевна удивлённо вскинула брови:

 — Ну и что? Все пьют.

 — Они сильно пьют, дома жрать нечего.

Иван Вавилович встал, подошёл к мальцу, посмотрел на его неряшливый вид и изрёк:

 — Не, я с ним за одним столом пить не буду! Мать, дай ему тормозок и отправь восвояси.

Мальчонке наложили еды и выставили во двор:

 — Ишь, пьют они! А закусывать, поди, нечем.

 — Не слушай, дочь, ты этих шпингалетов. К нам в день по десять диверсантов таких ходят, — сказал отец.

 — Так уж и в день? — усмехнулась тётя Нина.

 — Ну в месяц.

 — Так то племяшки твои.

 — А какая разница? Небось тоже за закуской для папки ныряют. Ну да, «дядя Ваня ведь добрый, он родне не откажет»!

 

Лыжный спорт и бережёного бог бережёт

 

На лыжи мгачинцы вставали очень рано — в первый год своей жизни. Снегоступы для малышей делали их папаши: обрезали свои взрослые полозья, место распила зачищали наждачной бумагой и прикручивали купленные в скобяном магазине крепления для валенок. Палки тоже отпиливали, а на маленький нижний обрубок насаживали пластмассовую ручку, выкрученную с верхнего обрубка. И вперёд! Так росли все. Я тоже. Каждый год моей жизни лыжи становились всё длиннее и уже. А когда в лыжной секции появились первые беговые пластиковые, я в неё записалась. Это было в пятом классе в 1981 году. Спортивный инвентарь детям выдавали бесплатно, а если лыжи ломались, то их заменяли новыми. Наш тренер был очень смешным и маленьким старикашкой — корявым и картавым. Но несмотря на это, он докатал меня до второго взрослого разряда. А бросила я беговые лыжи, когда от нагрузок начало шалить сердечко (после окончания школы). Хотя здорово было тренироваться в зимнем, хвойном лесу. Незабываемые впечатления!

А ещё у нас возвели горную трассу, там даже подъёмник запустили. И где-то в девятом классе я пошла осваивать вершины и тяжёлые горнолыжные ботинки. И здесь всё снаряжение юные спортсмены получали бесплатно. Но вскоре выяснилось, что я боюсь высоты. И раза два упав очень больно, я бросила это дело.

 — Жизнь дороже! — сказала я молодому и очень красивому тренеру.

 — Вернёшься к своему лысому карлику? — насупился он.

Я грустно кивнула и отвела глаза:

 — Ну с тобой же Бекетова остаётся.

 — Оксанка! Она же как мальчишка. Я думал, хоть одна девочка со мной покатается. Говнюшка ты.

Молодой и красивый тренер отвернулся от бессовестной недоспортсменки и изящно спустился с горы.

 — Был бы холостой, может и осталась. С лица воду не пить. А у меня кости в теле молодые, им ещё жить и жить, ходить и ходить по планете! — буркнула я и осторожно скатилась.

 — Бережёного бог бережет! — сказала мне дома мама и поцеловала в лобик.

 — Во-во, эти слова я и вспоминала, когда летела кувырком.

Эх, знала бы мама, что её любимая поговорка «бережёного бог бережёт» страшным проклятием засядет в моих атеистических мозгах. Так и прошла вся жизнь: минимум риска, плюс максимальная осторожность во всём. Даже когда девчонки в классе дрались до крови и кричали:

 — Зубчиха, ну давай, трусло поганое, твою же команду дубасят!

Я уходила. Мои зубы молодые, им ещё всю жизнь жевать, а эти пацанки ежели их выбьют, то новые не вставят.

 — Бережёного бог бережёт! — твердила я уже своим детям, когда стала взрослой.

Но не знаю, вдолбила им эту науку или нет? Спросите у них.

 

Наши пёсы

 

Мамка собак не любила, отец тоже, поэтому псы в нашем дворе не водились. Но с приходом к власти Горбачева на селе стало неспокойно, люди начали голодать и лазить по чужим огородам. И мать решилась! Она припёрла откуда-то Тобика — маленькую шавку, которая выросла в мелкую гнойную собачку, нетерпимую к чужим людям. Тявкал он на всех, и родителям это очень нравилось. Прожил он у нас два года, а потом его украли и съели. До нас позже дошли слухи кто это сделал. Деревня же, ничего не скроешь! Вторую нашу собаку звали Тага — восточноевропейская овчарка. На цепь её не сажали. Жалко! Но как только она выросла, так стала душить кур, уток и гусей — своих родных и соседских. Пришлось посадить её на цепь. Но недолго животинка промаялась. Как-то ночью её сняли с цепи местные алкаши и тоже съели. Всё. С собаками Зубковы завязали навсегда. Вот такая, блин, байда!

 

Обувь-зимка

 

Тётка Вера научила меня вязать крючком. Самое простенькое: шапочку да тапочки. Шапочка получилась не ахти, а вот тапки очень даже ничего! Навязала я тапчулек на всю семью и друзьям семьи. Кстати, это занятие не быстрое: нужно к каждому тапку пришить тряпочную подошву — так теплее и износоустойчивость повыше. Но вскоре оказалось, что такие тапки — дерьмотапки в сравнении с теми, что мы всегда носили. А носили мы тапочки нивхов. Шили их нивхи в северных селениях, в маленьких швейных мастерских и реализовывали в магазины острова. О, какие это были тапки! Натуральный мех, натуральная кожа. Сносу им нет, самое то ходить по нашим ледяным полам. Почти валенки. А ещё и с красивым рисунком на мыске.

Ах да, валенки! Зимой сельчане ходили только в валенках или бурках. Валенки продавались серые, белые и чёрные — без рисунка. Рисунок вышивали сами, кто на что горазд. Помню как я трудилась над звёздочками и снежинками (год на год не похож): то мелкой россыпью, то крупной. Причём валенки на галошах — дурной тон — только для лялек и дедов. Настоящая восьмиклассница будет козырять по школе стоптанными подошвами, но без этой ужасной резины. А ещё лучше, если она настолько рукодельница, что на голяшке вышьет пионерский галстук — в память о прошедшей пионерии; или флаги дружественных нам стран, например американский или кубинский — без разницы.

А бурки… Те что русские, чёрные, войлок от самой ступни до верха — отстой, «бабушкина радость» и «дедок-ходок». А вот материковские меховые унты: якутские или сибирские — это круто!

Ну вот и всё. Про шапки ничего не напишу. Носили меховые или пуховые. Шубы соответственно меховые. Мех любой, в 90-е годы я и в собачьей шубке ходила. Долго ходила. Собаки за мной бегали… Не буду врать, но, по-моему, Китай нас таким образом от кризиса спасал. Тьфу!

 

А в нашем клубе сёдня танцы

 

Случилось страшное: в 1958 году перепутали проекты двух Домов Культуры. И в итоге, в городе Александровск-Сахалинском построили маленький приземистый сарай культуры, а в посёлке Мгачи — самый настоящий храм с колоннами, и уходящей прямо в небо крышей! Но сейчас, с высоты своих лет, я думаю, сии легенды были беспочвенными. Ну не могло жирное и богатое шахтовое управление выбрать для себя план поскромнее. Итак, во мгачинском ДК было три этажа. Первый этаж: билетная касса, две большие раздевалки, зал для занятий диско танцами, буфет и библиотека. Второй этаж: спортивный зал, зрительный зал со сценой, различные кружки. Третий этаж: малый зал и кинобудка. В спортивном зале тут же начали проходить уроки физкультуры, так как в школе не было спортзала. В клубе крутили фильмы со страшной давкой на кассе, местная самодеятельность и приезжие артисты организовывали концерты. А ещё местная администрация запустила грандиозный проект «Танцы-шманцы-обжиманцы». Эстрадно-инструментальная группа сопровождала это дело, получая взамен достойные деньги в виде зарплаты и чаевых, ведь каждому трудовому человеку хотелось, чтобы музыканты сыграли его любимую песню. Ансамбль у нас крутой, всё-всё у пацанов есть: барабаны, электрические гитары, синтезаторы, и даже любой духовой инструмент, если надо, то выплывет из небытия и заплачет, играючи. В Александровск-Сахалинском в 70-е годы такого ансамбля не было. Уже в 80-е годы на танцы стали бегать и мои ровесники, класса эдак с пятого. Мы тихонечко сидели на стульях или танцевали в своём кругу. Таких кругов было много: от сопляков до стариков, благо, танцплощадка огромна! С каждым годом мы вели себя всё наглее и наглее. И вот поколение последних комсомольцев заняло середину зала и лихие мальчишки отплясывают брейк-данс и имитируют движения роботов. А музыканты всё те же, только обрюзгшие к своим тридцати годам, и разжиревшие на прокате порнухи в соседней студии. Своими масляными глазками они подмигивают молоденьким девушкам, ненормально дёргающим руками и ногами, и вяло пиликают ультрамодную музыку. Эти дядьки пресыщены всем: сексом, красивыми жёнами, любовницами, куревом и водкой. Любая, даже самая дефицитная виниловая пластинка в их руках теряет свою магию. Рок, металл, джаз, блюз... — тонны мусора, на которых они сношают баб.

«Надо смыться от этой компании подальше, не зависнуть там, не погрязнуть,» — решила выпускница десятого класса Инна Ивановна и исчезла из поля зрения мохнатых, уставших от жизни дядечек навсегда.

А потом пришли жестокие 90-е, и крутизна музыкантов-коммерсантов рассыпалась, как мыльный пузырь. Их стали напрягать уголовники, и диджеям пришлось уехать со Мгач навсегда.

А Инну Ивановну никто никогда не напрягал, потому что она жила тихонько, скромненько, но гордо.

 

Оторви и выбрось

 

«Оторви и выбрось» — так называли у нас плохих, очень плохих детей, ну или «выродками», что ещё хуже. Я же росла девушкой, в принципе, послушной. Но и мне однажды досталось! Эх, зайду к рассказу издалека. Иметь машину во Мгачах — верх крутизны! Мой дядька Володька купил Москвич, когда я была уже в девятом классе. А мне сказали, что он выиграл её в лотерею. И я поверила. До тридцати лет верила, пока мамка сдуру правду ни ляпнула. Ну родственнички! Сахалинские партизаны. Во-во!

Но я не об этом. Дядя Володя важно возил тётю Веру в лес за грибами да за ягодами: туда, куда пешком не дойти. Но мой отец на ягодно-грибные дела, ой, какой завидущий! И вот он тоже об чём-то своём размечтавшись, купил мотоцикл Юпитер с коляской.

Купил, значит. Мужики показали ему, как машина заводится и ушли в дом обмывать покупку. Я не ушла, рановато мне ещё обмывать, только-только в десятый класс перешла. Ну села я на Юпитер и села. Ну покрутила ручки и покрутила. Ну завела мотик легонько и завела. Ну поехала тихонько и поехала себе… И далеко так заехала: на Рудник, а потом до берега, а на берегу поворот и домой. Но не тут-то было! Поворот не повернулся, а направил меня на железные трубы, аккуратно сложенные в ряд. Юпитер запнулся о груду железа, а я полетела на трубы. Головой тюк! Копчиком тюк! И лежу. Но я то девочка умная, шлем успела надеть, поэтому голове хоть бы хны, а вот жопе бо-о-о-льно!!!

Мужики тем временем в окно глядь:

— Украли мотоциклетку!

Выбегают хмельные на дорогу, руками машут, все проезжающие мимо телеги останавливают, шофёрам вилы к горлу приставляют — опрос населения ведут. И допрашиваемые, как один, отвечают:

— Видели вашу Иннку на новеньком авто, прёт, глаза выпучив, прямо к Татарскому проливу!

Ну, наши земляков с телег поскидывали, и «гой еси» до берега! А там я валяюсь, помощь медицинскую требую и особо-бережный уход. Мотоцикл рядом стоит весёлый и невредимый. А мать, сидевшая на самом «носу» телеги, заприметила свою болезную издалека, и как заголосит на отца матерно:

— Старый пердун, убил ребёнка, на кой-же хрен тебе эта железяка усралась!

Тут я с трудом, но отрываю жопу от земли. Валентина Николаевна видит, что её дитятко живое и голосит уже на меня:

— Ах ты, падла такая! Вырастили на свою голову «оторви и выбрось»! А ну марш в телегу, засранка!

А знаете что потом было? Высекли меня? Не-а, токо разговоров лет на сто! И картина маслом: младая девка Иннка восседает за рулём мотоцикла и важно рассекает по дороге — развозит двоюродных братьев после пьянок по домам. Оп-ляля! Жизнь налаживается.

А отец почти и не катался более — побаивался коня железного непокорного. Так, лишь опилок привезти да мать до Каргаполовых подкинуть. Но это редко. Старая закалка, она надёжнее: глянь-ка, бегом Иван Вавилович бежит, тележку самодельную за собой тащит да регочет как конь:

— Иго-го!

— А не надо было, папа, шурину завидовать. Вот так!

 

Папка-дурак

 

Началась перестройка и во мгачинских магазинах перестали принимать бутылки. А цены на тару были таковы: бутылка винная — 17 копеек, бутылка молочная и лимонадная -15-20 коп, банка сметанная — 10 коп, банка майонезная — 3 коп, банка литровая — 10 коп, банка трехлитровая — 40 коп. С учётом того, что булка чёрного хлеба стоила 16 копеек, доход от сдачи стекла — неплохой. Бутылки сдавали все: это ни больно, ни зазорно, ни обидно. А тут раз, и нет тебе добра! Хотя… говорят, в больших городах стекло принимали и принимают до сих пор. Но у нас, извините, деревня! В период коммерции пока довезёшь звенящие ящики до завода в мегаполис, они становятся бесценными, ведь в ближайших городках все мануфактуры закрылись.

Ну не принимают и не принимают, мы стали меньше покупать лимонада. Но бутылки в нашем сарае всё равно копились, ибо, водку брать, как ни крути, приходилось. Куда ж без неё! Мы уже и в городки бутылками повадились играть, и в «поцелуй на кого укажет», и в кегли. Но груда бутылок от этого росла ещё быстрее, потому что взрослое население без поллитра категорически отказывалось забавляться.

Отец долго думал куда деть запасы бутылок. И придумал. У нас во дворе есть компостная яма, которую он когда-то вырыл, а потом она, назло ему, заболотилась. Плюнул русский Ванька в ладошки и пошёл болото бутылками осушать. Укладывает он, значит, в яму бутылки слой за слоем и закидывает землёй. А я у него спрашиваю:

— Пап, чё ты тут делаешь?

Он злой, как собака:

— А твои глаза короста что ли съела?

— Типун тебе на язык. Ну правда, задумал похороны тары?

— Нет, — отец воткнул лопату в землю. — Вот вырастешь большая, нарожаешь детей, а те своих детей, и будут у тебя внуки. Соберёшь их в кружок и скажешь, мол, ваш прадед золото намыл на сахалинских рудниках, да на своём огороде сундучочек то и прикопал, а где именно — не сказал. Во-во, пущай пороют, может, чего и найдут!

Я живо представила себе копошащихся в земле внуков, матерящихся на бутылки да на дурную бабку Инну. И обиделась:

— Папка-дурак!

Иванушка-дурачок рассмеялся, его глаза по-детски заблестели, заискрились бисером задорных искорок. Я оттаяла:

— Ничего, папка, прорвёмся, с голоду не помрём! Ведь у нас есть огород… нормальный такой огород, вон, уже и не заболоченный даже.

— И то верно!

— А разве на Сахалине золото добывают?

— Нет, но твои внуки, наверняка, не будут этого знать.

— Пап, а скажи, Иван-дурак — профессия?

— Скорее призвание. Оп ляля!

 

Продуктовые карточки

 

Хлебный магазин у нас через дорогу. Белый стоил 22 копейки, а чёрный 16. Семья Зубковых в день съедала 5 булок: одну белого и четыре чёрного — свиньям. Не, не, пока я самые вкусные корочки с бородинского не отрежу, хрюшкам ничего не достанется! А за хлебом нужно ещё очередь отстоять. Вы представляете, эти сволочи из частного сектора кабанов хлебами повадились кормить, поэтому не всему трудовому народу он доставался: не успеешь купить — картохой давишься. Я любила в стоять очереди и слушать взрослые разговоры: до 1985 года сплетничали о других мгачинцах, а после о политике говорили, младого Горбачёва обсуждали... старого... идиота... свинью... фашиста... С годами народ становился злее, а хлеба семье Зубковым нужно было всё меньше и меньше. Поросят уже не содержим — дорого. А сами давимся картохой со своего огорода. Продукты берём по карточкам. Знаете что это такое? Искусственно созданный правительством дефицит привёл к пустым полкам в магазинах, и чтобы люди не умерли с голоду, ввели систему карточек. Как в войну. Граждане покупали продукты в обмен на бумажки с государственной печатью. Выглядело это примерно так:

 

Талон 1 — для приобретения 1 кг крупы

Талон 2 — для приобретения 0,5 кг макаронных изделий

Талон 3 — для приобретения 2 кг муки

Талон 4 — для приобретения 1 кг сахара

Талон 5 — для приобретения 0,5 кг колбасы

Талон 6 — для приобретения 0,3 кг масла животного, 0,5 растительного

Талон 7 — для приобретения 0,5 кг мясопродуктов и 0,5 колбасных изделий

Талон 8 — для приобретения 1 бут водки или 2 бут вина.

Талон 9 — для приобретения 6 пачек табачных изделий

 

Юным поколениям объясню зачем вообще нужны талоны (карточки). Когда в стране мало продуктов, жадность отдельно взятого индивида катастрофически возрастает, Тот кто успел, скупил всё, а остальным не досталось. Как в моем хлебном магазине. А маленькие бумажки помогали распределить товары справедливо — всем помаленьку.

Один раз черт дёрнул меня сходить с матерью отоваривать водочные талоны. Мамка стояла в гуще толпы, а я ждала невдалеке. И на моих глазах её побили. Я ничем не могла помочь — сквозь толпу не прорваться! А потом слёзно её умоляла больше в «Виноводочный» не ходить. Но она ходила и возвращалась с синяками, а один раз даже с фингалом под глазом. Это ужасно! Но ходить было нужно: алкаши на водку меняли даже свои мясные талоны.

Но если наши три семьи: Каргаполовы, Бургановы и Зубковы в те тяжёлые годы и собирались посидеть с бутылочкой самогонки, то песни пели уже не весёлые, не «Кто-то с горочки спустился», а заучили и даже записали на бумажках почему-то эту:

 

На Мамаевом кургане тишина,

За Мамаевым курганом тишина.

В том кургане похоронена война,

В мирный берег тихо плещется волна.

 

Мамки тянули заунывный мотив до самого последнего куплета и начинали заново. Заколдованный Мамаевый курган жить им что ли помогал? Не знаю.

Новости Сахалина и Курил в WhatsApp - постоянно в течение дня. Подписывайтесь одним нажатием!
Если у вас есть тема, пишите нам на WhatsApp:
+7-962-125-15-15
Автор: Петрова, 27 августа 2020, в 10:30 +4
Комментарии
Уважаемый гость, чтобы оставлять комментарии, пожалуйста, зарегистрируйтесь или войдите
Мир - иной
Мир - иной
Константа
Константа