Туманный берег

  (Увертюра к настоящему)

Действующие лица:
     1.Виктор Грунин, начинающий литератор, 25 лет.
     2.Валерия Карева, 24 года.
     3.Михаил Карев, муж Валерии, 28 лет.
     4.Лось, 27 лет.
     5.Гоша, брат Валерии, 19 лет, 
     6.Татьяна Матаева, (Матильда), 22 года. 
     7. Ольга, жена Лося, 20 лет.
     8. Седой, 63 года.
     9. Гусев Владимир Семенович, друг Грунина, литератор, замдиректора одного из предприятий, 41 год.
        10. Селиверстовна, больше восьмидесяти лет. 
     11. Жена Седого, Светлана Николаевна, 54 года.
     12. Участковый.
      13. Зловредный Клоун. 
     14. Голос из зала.
Место действия: Юго-Западная часть острова Сахалина, берег Татарского пролива. Небольшой посёлок у железной дороги, старый барак.
Время действия: Первые три действия начало восьмидесятых, четвертое - начало девяностых годов двадцатого века. Между первым, вторым и третьим действием, временной разрыв - месяц, два. Между третьим и четвертым - почти девять лет. Пролог и Эпилог - сегодняшний день.

                                     ПРОЛОГ
Доверительный разговор от Зловредного Клоуна.
 
На авансцену выходит Зловредный Клоун.

Зловредный Клоун. Пришли? Что ж, смотрите! Опля! (делает кульбит) Увлекает? Но вы зря надеялись, - смешить вас здесь никто не собирается.  Вот вы думаете: перед вами клоун, кривляка, гаер. Сейчас начнет корчить рожи, спотыкаться на ровном месте, падать, сучить ножками. Не дождетесь! Когда там (показывает пальнем вверх) распределяли роли, и мне, сказать честно, к моему большому неудовольствию досталась эта игривая роль, а ведь я по призванию - трагик, мне короля Лира следует играть… а тут, - смешить людей, - я был просто в шоке. Известно, что это самое неблагодарное дело. Могут неправильно понять, обидится, и встретить вечерком для тихой беседы… а мне это надо? Но со временем смирился, вошел в роль. Даже нравиться стало. Можно импровизировать, говорить без оглядки. Какой простор для злословия… всё принимают, как должное, мало ли чего ляпнет шут. А я и по жизни, знаете, люблю кольнуть побольнее, тут вроде и смеяться надо… ан нет – больно…Вот вы, как я понимаю, собрались здесь в предвкушении увлекательного сюжета? Утритесь! Могу сказать откровенно: сюжета в этой, так называемой пьесе, нет! Так, легкие штришки из общей картины - из жизни, взгляд на недавнее прошлое из настоящего. Так заявлено автором… Но, на мой взгляд, не более, чем очередной пасквиль… Вы то, наверно надеялись познакомиться с интересными персонажами… с героями? Спешу разочаровать вас, уважаемые господа и благочестивые дамы - их не будет! Так, пьянь голимая. Последние представители эпохи кирзовых сапог и "Беломорканала" И вы желаете это смотреть? Лично бы я, на вашем месте, мне просто самому нельзя уйти - я на службе, бежал бы пока не поздно в кассу, - добрые люди шепнули - она ещё открыта, сдал бы билет и только б, меня и видели.  Да лучше дома пялиться в "ящик", убегая хоть на время из опостылевшей реальности в бесконечные сериалы, чем сидеть здесь, вдали от холодного пива и разнообразнейших закусок, которые дома всегда под рукой, и проживать драгоценное время, наблюдая за вялотекущим сюжетом, двухмерно отобразившим маленьких, неприметных людей, отнюдь, не героев. А вы, всё же, желаете смотреть? Да, пожалуйста! Я вас предупредил… Смотрите, если хватит терпения, если не сбежите задолго до финальной сцены. Тогда я поверю, что автор нашел что-то необычное, чем все же сумел удержать вас на месте. Верится с трудом, - здесь Гамлетом и не пахнет… Он тоже, кстати, здесь…  не-е, не принц - автор. Когда я шёл к вам, он протиснулся бочком мимо меня в проходе и юркнул в буфет; известно, пьет горькую в ожидании конца пьесы… волнуется… (доверительно) Я вам сказал открытым текстом, где его искать в случае острой необходимости, но пусть до поры, до времени это останется сугубо промеж нас… а там видно будет.  В принципе он не совсем плохой человек, у него семья… да и не против моей импровизации… а это для меня важно. С недавнего времени меня не покидает ощущение, что эта роль для меня – вершина, мой звездный час… Вот так то… Может меня и похоронят под бурные аплодисменты в костюме этого персонажа… возможно так и будет. Время покажет… Мне бы пора уходить и уступить сцену другим персонажам, но я, позволю себе воспользоваться случаем и передать привет всем своим друзьям и знакомым… Особенно, Марии Степановне, нашей билетерше. Мария Степановна! Долг я верну в следующий месяц… нет, нет, - не в следующей жизни, как вы могли подумать, а в следующий месяц… Так случилось, - мэа кульпа - моя вина, как говаривали древние римляне. Всем привет! Смотрите, уже, коль собрались… (уходит насвистывая)

                    ДЕЙСТВИЕ     ПЕРВОЕ
  
Комната в бараке. Мебель практически отсутствует. В наличие: две железные кровати военного образца, тумбочка у изголовья одной из них, стол и три-четыре стула. Койки заправлены солдатскими одеялами. Стены комнаты разрисованы, абстрактными по части, рисунками и надписями. Прямо нарисован человек на коленях в мольбе воздевши руки вверх. Вид сзади. На толстом заду, большими, яркими буквами надпись: “Будущего нет!”. Виктор Грунин один. Минуту, другую лежит полностью одетый на одной из кроватей, затем резко вскакивает, суетится по комнате, изредка исчезая в соседней.

Виктор. (один) Боже! Только первый час. Время, как кажется, по¬грязло в тине - еле-еле   движется.
                Делает два-три приседания, разводит руками в гимнастическом упражнении, за окном слышится близкий шум проходящего поезда и тень, буквально на минуту, закрывает окно. 
 Грузовой… Запаздывает. (подходит к окну и выглядывает) Хоть бы нашелся добрый человек и скосил бы, этот бурьян перед окном, - ничего не видно!
                  Без стука и звонка входит Лось. 
Лось. Проснулся?
Виктор. Как видишь, а ты то, что не на работе? 
Лось. Мои пьют… вся бригада в умат, даже Вася… 
Виктор. Ну, если и Вася, значит, надо полагать, - повод был не шуточный?
Лось. (скучно) Аванс… Пить будешь? (достает бутылку водки из рукава куртки) Мне, как бригадиру, приходится больше пить на стороне… суба… субординация, блин, узнает начальство, с работу попрут…
Виктор. Пить с утра? Да с большим удовольствием!  Надеюсь, ты с закуской? Эта, столь необходимая вещь, довольно редкий гость в моих хоромах.
Лось. (достает из кармана консервную банку) Вот, рыбные котлеты.                                
Виктор. Ясно, на сдачу дали…
Лось. (проходит к столу) Ну да! (берёт со стола граненый стакан и смотрит сквозь него на свет, затем наливает, берёт следующий стакан, и процедура повторяется. Виктор садится напротив, берёт стакан и, вздохнув, подносит ко рту)
Виктор. Взбодрим и всбыстрим время, а то тянется, как облезлый хвост побитой собаки. (выпивает)
Лось. (берёт стакан, морщится) Да не говори… Ну, с Богом! 
(выпивает, затем берёт со стола нож и открывает банку) Хорошо пошла!
Виктор.  Ещё бы… со вчерашнего, в душе, как в горелой степи: зной и пепел… По сему и требуется оросить пепелище живительной влагой, может и пробьётся запоздалый и жалкий росточек надежды… Но не будем философствовать, - ещё не вечер – наливай, требуется повтора! Время поговорить о насущном и наболевшем, настанет гораздо позже.
                              Выпивают в очередной раз, пауза.  
 Какие новости в нашем ареале?                         
Лось. Все по-старому, ни каких особо важных происшествий… Большинство закрылось в своих пещерах, и пьют.  Гоша укатил в город. Ты же его знаешь, стоит ему выпить лишнюю рюмку, то сразу же, начинает искать приключений на свою худую задницу…
 Виктор. (с усмешкой) Меня, а не кто не посмеет сказать, что я человек малопьющий, всегда удивляло его умение напиваться… не пить, а именно напиваться. Он же, буквально, вливает водку в свое нутро, что даже кадык не успевает ни разу дёрнуться… 
Лось. В последнее время, он её ещё и подогревает. 
Виктор. Вот даёт!
Лось. Ты его плохо знаешь.  Я наверно тебе не рассказывал, на Новый Год, тебя ещё не было в посёлке, мы, как водится, справляли вместе, - "какой ни есть, но все-таки родня" - так он, за эти праздничные дни, съел все ёлочные игрушки. Начал с огурчиков, с морковочки, а закончил… шарами. Только хруст стоял. Мы справляли, как всегда, у меня на летней кухне, так ёлка там и простояла, в аккурат, до Девятого Мая -  Праздника Победы. С железками от игрушек и мишурой. Но иголки осыпались… Моя, сметала их аккуратно под ёлку…
Виктор. Надо же, я всё больше узнаю людей с весьма неожиданной и интересной стороны - и бываю, довольно часто, просто в восхищении от их возможностей… Н-да, пожалуй, правы панки, выбрав лозунг: "Будущего нет!"…
                     В очередной раз выпивают.
Где, кстати, Матильда? Мне вчера вечером показалось, что она всё норовит здесь улечься спать…
                     Раздается громкий стук в дверь.
 Входи, здесь каждому рады!
                    Входит Матильда в хорошем подпитии.
 Ба! Легка на помине!
Матильда. Доброго здравия всем! Сашка уснул, с утра наклюкался, я схватила бутылку, и к вам… подлечить. 
Лось. Однако ж, вовремя, ничего не скажешь.
Виктор. Спасибо на добром слове. Проходи! (шутит) "Пузырь поставишь - гостем будешь. Два поставишь - хозяином будешь"…                                                                                                                  
                      Матильда проходит к столу и с гордостью ставит бутылку рядом с початой. Лось наливает всем и поднимает стакан.                                                                                                                
Лось. Поехали… 
                   Все выпивают и закусывают.
 Слышь, мать, ты мою случайно не видела? С утра сквозанула… шаболда…   
Матильда. У Седого на летней кухне пьёт… Светлана Николаевна, в город по делам отбыла…                                    
Лось. Всё ясно - дед отрывается…                                                                                                                
Виктор. (с иронией) Братья и сёстры, мы не одни на пути поиска истины! По сему, предлагаю тост: "За тех - кто ищет! Было сказано - и обрящет!"                                                                                      
                                Все выпивают.                                                                                                                                                 
Лось. "Её, родимую, и монахи приемлют!"
    Пауза
Виктор. Пьёт народ… 
Лось. Да ещё как, - с размахом!
Виктор. И мы с народом, мы его часть. Нет объединяющей идеи. Нет цели в жизни, так жалкое существование с двумя ежемесячными праздниками: получка и аванс.
Лось. Вот-вот! Горбатишься целый месяц - а живёшь только два дня, - остальное - похмелье и работа. Не правильно это! Не порядок! 
Виктор. По моему твёрдому убеждению, страна неуклонно катится к краху. Посмотрите на магазинные витрины - пусто! Пока лишь в изобилии спиртное и табак, - но верьте мне - и это изобилие временное. Больно востребован этот товар в наши дни!
Лось. На наш век хватит!
Матильда. Да быстрей бы, эта зараза закончилась!
Лось. Не нравится - не пей!
Виктор. А хотя бы и закончится, можно не волноваться по этому поводу – найдут, чем заменить…                                                                                                                                                                             
                        Лось разливает и все пьют.                                                                
Матильда… Спать охота, полночи блукали… 
Виктор. Что-что, - а спальных мест, здесь в достатке.                                                
Лось. Ты бы лучше телевизор купил!
Виктор. Сейчас разогнался, вот только шнурки поглажу! Да лучше куплю с получки акварельные краски и нарисую на стене, благо, место ещё есть… Цветной! Буду смотреть, то, что хочется мне, а не то, что желается им! (тычет пальцем в потолок) Полневший диктат. (декламирует)    
Искусство в массы!
Культуру в массы!
Сияющий, хрустальный саркофаг,
Но почему?
Лишь у водочной кассы,
Всегда аншлаг?
Аншлаг! Аншлаг!   
Лось. Вот ты пишешь стихи, рассказы… Тебе это зачем? Всё равно не печатают!
Виктор. Успокойся, Лось - это хобби, просто времяпровождение и один из известных способов выразить свое несогласие с окружающим миром - и не более.
Лось. Заумно говоришь, не по-нашему, не по-простому…               
Виктор. Куда проще то?
Лось. (смотрит на Матильду) Смотри, засыпает, (трогает её за плечо) Иди в койку, не волнуйся, никто не позарится на твою честь!    
Матильда. (поднимая голову) Не-е, знаю я вас… (встает и идет к выходу, останавливается у стены, прислоняется лбом и засыпает)                                                                                                                                                                       
                                                 Пауза                                                                                                                                                                     
Лось. Надо же - уснула стоя… (встает с намерением разбудить)   
Виктор. Пусть отдыхает. Не буди.
В коридоре раздается стук падающих предметов, бутылочный звон, бормотание, входит пьяный Гоша.
Гоша. (оглядывая комнату) Вы здесь? Пьёте?
Лось. Тебе налить?
      Гоша кивает.
Гоша. (увидев Матильду) Чево она?
Лось. Спит!
Гоша. (выпивает и подходит к Матильде) Спит? (трогает за плечо) Точно, спит!
     Виктор и Лось, расположившись поудобней со стороны наблюдают за происходящим, изредка комментируя и подсказывая.
Лось. Чего теряешься?
   Гоша несколько раз обходит вокруг Матильде и резко хлопает её по заду.
Гоша. Матильда, башляешь? (оглядывается на сидящих, делает несколько полукругов и снова хлопает) Башляешь? 
Виктор. (еле сдерживая смех) Не видишь - она согласна!                   
   Виктор и Лось не выдерживают и смеются, Гоша, чуть трезвеет, оглядывается на них, улыбается.                                           
Гоша. Я чё… я ни чё… спит.
Виктор. Лучше, Гоша, дружок разлюбезный, расскажи-ка нам, как ты докатился до такой жизни? Молодой, а пьёшь без просыпу…
Гоша. (вздыхая) Живу… 
Лось. А что не работаешь? Так и срок получишь за тунеядство!               
Гоша. Болею я!
Виктор. Интересно, - чем же? Может… насморк? 
Гоша. У меня сердце, смещенное вправо. Из-за этого, даже в армию не взяли. Не веришь? (оголяет грудь)
Виктор. Верю, верю… Остынь!
Лось. Похоже, Гоша, что это именно ты позавчера ставил сетку у старой конюшни?
Гоша. Ну, я! А чё?
Лось. Да ничего, просто орал на всю округу, создавая такой шум, словно там веселилась, целая компания буйных. Наверно, не только рыба, но и рыбнадзоры, обходили с опаской это место за многие километры.
Гоша. Да у меня, просто голос такой. От бати достался! (поглядывает на стол)
Виктор. Еще налить?
Гоша молча кивает, встает Лось и всем наливает, все выпивают и по очереди ковыряются вилкой в консервной банке, внезапно просыпается Матильда, долго не понимающим взглядом, смотрит на компанию, затем, разворачивается и резко, как зомби, выходит в дверь.                                                      
Лось. Проснулась, но ещё видно не совсем пришла в себя…
Виктор. (иронично) Сельская богема, живут, как божьи птички: ни проблем, ни забот…
            Пауза 
Лось. (вздыхая) Ой скучно мне…
Виктор. Вот-вот - скука! Скука смертная, когда трезв. Напьёшься, хоть какие-то разговоры… общие темы. И то, увы, не всегда.
Лось. Тебе то, об этом говорить… Ты хоть на вахту уезжаешь! Интересная работа, маршруты, новые места - романтика. А тут, (кивает на Гошу) каждый божий день вконец надоевшие лица, и даже, пардон, рожи… Друзья, блин…
Виктор. Не скажи. У   вас есть родной посёлок, семьи… А кто я? Перекати-поле… живу, как на вокзале. Такое ощущение, что на все поезда, то громыхают под окнами, - я, как всегда, безнадёжно опоздал!
Лось. Женился бы… невесты есть. 
Гоша. (оживая) Хорошие… 
Виктор. А любовь? Как с этим быть?
Лось. Любовь… Все это сказки для не очень взрослых… 
Гоша. Бред сивой кобылы…
Виктор. (возмущённо) А может, и все, что окружает нас - всё тот же бред? ... сон? ... фантазия?
Лось. Скажешь тоже…                                                                
      Стук в дверь, входит пьяный Карев.                                                      
Карев. Привет! (мнётся у порога)
Виктор. Будь здрав! Проходи, падай на койку, стулья в этом доме кончились!
Карев проходит и садится на койку.    
Пить, я думаю, не будешь?                
Карев. Буду! 
Виктор. (наливает и подносит Кареву) Пей! До дна!
                Карев пьёт.
Много пьёшь, Карев, и не работаешь… 
Карев. Сторожу пионерлагерь… сейчас…
Лось. (с издевкой) Пока ты, шкуляешь рюмки, лихие люди, поди, весь лагерь вынесли…
Карев. Не-е… я закрыл! (лезет в карман) Ключ, здесь… (достаёт) Вот!  
Лось. Ой, уморил, дядя! Ключи, - это для относительно честных. Умелые люди, твой паршивый замочек в пять секунд сковырнут фомкой, и не успеешь первый стакан донести до рта!
Карев. (обреченно машет рукой) А-а, пусть…
Виктор. (Кареву) Слышь, Мишель, у тебя жена прекрасная женщина. Честно предупреждаю: бросай пить – уведу!
Карев. Лерка? Лерка хорошая… налей ещё!
Виктор. Да, пожалуйста, налью, только кружку… вот солдатская, - выпьешь зараз? (Карев кивает) Гоша быстро в лавку! Да, купи что-нибудь заесть… На! (достаёт и даёт деньги) 
Гоша. (трезвея) Я мигом! (уходит)
                 Пауза              
Лось. (Кареву) Мою не видел? 
Карев. (пьяно) Не-е…                                                                                                                                     
Лось (зло) Башку оторву… шляется по деревне…
           Входит Седой. 
Седой. Привет частной компании!                                       
Виктор. Привет! Проходи, старче.                                                  
Лось. (Седому) Мою видел?
Седой. Еле выпроводил… не ровен час, Светлана Николаевна бы вернулась. На каком она у тебя месяце? 
Лось. Пятый… пьёт, как лошадь!
Виктор. Я думаю, не стоит за зря обижать, этих благородных животных, им людские утехи, явно не по нутру!
   Входит Гоша, в руках две бутылки водки и пакет.         
Лось. Скоро ты…                                                          
Гоша. Вот! (кладет всё на стол) Селёдочка… сейчас порежу.
(берет газету и на ней режет селёдку)                               
Виктор. Лось! Обслужи клиента!
Лось. (наливает полную кружку водки, чуть подумав, берёт селёдочную голову и бросает в кружку) Закусь! (подносит Кареву) Пей!
Карев. (пьёт, давится) Что это? 
Лось. Не бойся, не лягушка…
Все смеются, Карев обиженно смотрит на всех, пытается встать, но, махнув рукой, извлекает селёдочную голову и допивает.
Виктор. Браво! Есть ещё порох в пороховницах! 
Лось. Ещё не отсырел…
Лось разливает водку, все пьют и закусывают, кроме Карева, который откидывается на кровать и затем, медленно сползает вниз, пока не оказывается на полу.                                    
Гоша. Сломался, чувак!
Седой. Совершенный слабак. Что взять с вас, молодежь. Вот мы пили в своё время, так пили. Идёшь с работы в пятницу, после трудовой недели, заходишь попутно в хозяйственный, и, что бы повторно не бегать, берёшь сразу две полновесных бутылки денатурату… вечерком, после баньки, один, сам с собой за милой беседой, опорожняешь и валишься под стол. И только на следующий день, в субботу, после обеда, когда жена моет полы и пытается тебя сдвинуть, - просыпаешься. Во рту засуха, жабры горят… хватаешь стоящее рядом половое ведро, и жадно делаешь пару затяжных глотков, этой мутной влаги, - и снова в откат? В воскресенье, проснёшься утречком спозаранку, поболеешь, разомнёшься - а в понедельник, как штык, -  на работу, к станку. Вот, как пили!
           Все смеются.
 Не чета вам, нынешним выпивохам.
Виктор. Кратчайший путь к достижению нирваны. 
Гоша. Денатурат, сейчас не продаётся. Вот, одеколон… другое дело…                                                  
Виктор. Может нам не стоит обсуждать культуру питья, а сразу перейти к другим, более увлекательным темам?
Лось. Споём? (затягивает) “Там, в дали за рекой, догорали огни…”              
Виктор. Стоп! Я не согласен! Пока я в этом доме хозяин, прошу уволить меня от прослушивания революционных песен прошлого! Мне ближе: Гилан, Оззи Осборн…
Лось. Таких не знаю!
Виктор. Жаль…, впрочем, ты ещё многое в этом мире не знаешь… И не стоит этим гордиться…
Лось. Я люблю Высоцкого! (поёт) "И ни церковь, ни кабак   -   ничего не свято..." (задумывается) Он прав…
Виктор. Бесспорно, …
Пауза.                  
Лось. Почему сидим? (наливает и все выпивают)
                  Пауза.                                                                  
 Виктор. Вот теперь, можно поговорить о насущном.        
Лось. Скука!                                                                                  
Гоша. (указывает пальцем на спящего Карева) Счастливый… спит.       
Виктор. И наверно видит сны - светлые и добрые. 
Гоша. Ну да, ящик мутного вермута и палку “докторской” колбасы, без плесени…   (с сожалением смотрит на стол) Водка кончается.              
Лось. Ещё не вечер…
Шум проходящего поезда и тень на минуту, две закрывает окно.
Дизель шестичасовой…
                  Пауза.                                                                                  
Седой. (Виктору) Может сетку, поставим?               
Лось. Да ну её… надоело… скука… (кричит) Ой, скучно мне!                                                    
Гоша. (крутит пальцем у виска) Погнал…                                                                  
       Открывается дверь и входит Валерия.  
Валерия. Карев у вас?                     
Гоша. Лер, спит он… устал.                
Валерия. Проспится, - пусть забирает свои манатки и адью! Мне надоело, каждый божий день, видеть эту пьяную рожу! (уходит) 
Виктор. Она прекрасна в гневе! 
Гоша. Мегера ещё та…
Виктор. Ошибаешься Гоша, - ничего общего - она совершенно иная богиня возмездия - прекрасная Немезида. (встает и подходит к Кареву, минуту другую смотрит в лицо спящего) Такая женщина, а досталась… насекомому. 
Лось. Мы то, пьём, но и работаем…
Виктор. До поры, до времени… (задумывается) Седой! Ты сколько со своей прожил?
Седой. В аккурат, тридцать семь лет, скоро будет! Уводом увёл! Отец у неё был больно крут, - тралмастером работал в БТФ… 
Виктор. Где, где?
Седой. База Тралового флота… восемь лет, как его на сопку снесли…
Лось. (поясняя) На кладбище.
Виктор. Да, кладбище здесь прекрасное… с видом на море, на закат. Хотел бы, и я покоиться здесь, когда настанет мой срок уйти из этой реальности… лучшего фона для покосившегося, одинокого креста, среди множества металлических, крашенных в красное, звёзд, просто не найти…
Седой. Тьфу, да помолчи ты!
Виктор. Именно здесь, как нигде, - а мне можно верить, я много поездил - такие прекрасные закаты. Нечто подобное и равноценное я видел только на Курилах, мы там работали в горах - вид сверху просто потрясающий… когда нет тумана. Вот и здесь: какая экспрессия, какие сочные, насыщенные тона, - картина достойная кисти величайшего художника - Природы, вдохновленного Самим Творцом… Но главное - простор над морем… Стоишь, как на краю вечности, смотришь, цепенея от величия, и где-то в душе, в самом укромном уголочке, болючим огнём тлеет надежда, что там, в дали, над самым горизонтом, именно сегодня, именно сейчас, внезапно вспыхнет, так ожидаемый, - Зелёный Луч - примета долгой и счастливой жизни,   или, хотя бы, не такой скучной!
Лось. Когда нет тумана…
Виктор. (задумчиво) Тумана… (читает воодушевленно)
   Представь, любимая!
  Туманный берег,
   Пустынно, глухо -
    Умерли шаги…
   А где-то, время вскачь,
   Недавно полночью пробил,
   Чуть припозднившийся   рассвет,
   И кто-то выбился из сил,
   Не рассчитав забег… 
   Здесь мир иной!
    И суета, мне только снится, -
    Нежданный всплеск, спокойный говор волн…
    И лишь душа,
    Огромной, белой   птицей,
    Всё не желая с одиночеством мириться, -            
    Безумно рвётся над водой…
     Тогда пишу я, уходя от моря… 
Седой. Твоё?
Виктор. Да.                                                                                                                                                                      
  Пауза, во время которой проходит очередной поезд.                                        
Лось. Товарняк. Допиваем - и по пещерам!
      Все молчат, только Гоша уныло кивает. Лось разливает и все пьют.                                                                   
Седой. Прощевай, мы пошли…
         Все встают, и направляется к выходу.
Виктор. Клиента, не забудьте!
Нехотя, ворча, Лось и Гоша возвращаются, поднимают Карева и
выводят, дверь зарывается, из-за неё раздается шум, грохот падающих предметов, ругань. 
                                     Пауза.
Виктор. (один) Можно констатировать - день прошёл… Грустно… и без этого обезболивающего, (берет в руки водочную бутылку) было бы, очень трудно прожить его… не сойти с ума… не утопится… 
                          Подходит к окну, пауза.
 А ты чего хотел? Спрятаться, затаится, убежать… Просто просуществовать, незаметно и безудержно падая в жизнь? Не оглядываясь на прошлое, каждый день, как с чистого листа… Просто поприсутствовать незваным гостем, что на чужом пиру, что в чужом похмелье.  Да нет же! Всё, что ты пытаешься заглушить в себе, засунуть, упрятать подальше, в недоступную для посторонних глубину - так и прёт наружу, но, увы, пока ещё гаснет в каждодневной суете, тает, как отзвук прекрасного, - далёкий и невнятный отзвук… это не больно… Это грустно, безнадёжно грустно… Вечерами, один в этой каморке, под шум проходящих поездов, когда на сцену выходит Его Величество Одиночество, когда нет рядом всегдашние статистов-собутыльников, - сходишь с ума от невозможности говорить, -   не с кем - всё рвётся наружу, - и это счастье, если рядом оказывается чистый лист бумаги и карандаш… И тогда рушатся стены, маленькое окно в синеву, разрастается, неограниченное ничем: ни рамками куцей морали, ни идеологией - ты выше этого. Буйство фантазии и твой диктат во всем… Пишешь добро, но больно. Веришь в   человека, себя, пусть на время, возомнив Демиургом. Не проповедуешь, просто тащишь в придуманные миры, всё, что тебе дорого, здесь и сейчас. Музыку, которую любишь, мысли и идеи поэтов, писателей, которые созвучны твоим чувствам, твоим представлениям о том, каков должен быть этот мир вокруг. Может ты именно этим обедняешь реальность, своё восприятие уже существующего. Может, именно от этого и   кажутся, все, кто рядом, чуть -чуть не такими, какими им надлежало быть в твоих представлениях о мире людей. И ты   бежишь, не находя понимания. Бежишь безудержно в пьянство, в   суету, в   работу, только бумаге доверяя свои фантазии, которые возможно, - стоит надеяться, -  когда-нибудь прочтут.  А иначе, зачем жить? Зачем корчиться от боли непонимания, словно ты огражден от целого мира глухой, непробиваемой стеной, в   структуре которой, преобладает лишь один компонент – равнодушие. Это прекрасно, что время лечит, что раны в душе не столь глубоки, что представлялось прежде. И мир выстоял, не рухнул под   тяжестью несправедливости и лжи. За всю историй человечества, - он, судя по всему, к этому привык. Он, крепко сколочен – этот мир! Что ему малая толика обмана и боли, когда полпланеты во лжи и крови… в нищете, в бездуховности… И я, как раненый по неосторожности пёс, уполз украдкой в свою конуру, в свою нишу, зализывать раны, сузив рамки осязаемого, видимого мира, до ничтожных размеров дыры… А ведь прекрасно знаю - где-то кипит настоящая жизнь. Романтики смотрят в морскую даль или  просто  любуются своими следами на мокром песке, ни мало не задумываясь, что через мгновение  их слижет с нежностью одна из резвых волн во время прилива… Прагматики утверждаются во власти, в должностях, прочно и надолго занимая вновь освободившееся место - желаемое и ожидаемое… А большинство, увы, как всегда -  безмолвствует, довольствуясь отпущенной свободой в рамках-сотах личного мирка, с головой, окунаясь в повседневность, в быт, в заботы и суету… в пьянство. Каждый в собственную   нишу.  Как и я! Но почему у меня такое ощущение - что живу я, параллельно реальности, шагаю по самой кромке настоящего, наблюдая за всем со стороны. Казалось, прошлая любовь захватила меня, втянула в этот мир - и я соприкоснулся с ним. Я мог трогать руками ветви берёз, ходить по пыльным дорогам, вдыхая аромат цветов с обочины, - и главное - верить, что там, за следующим поворотом, ждет меня удивительное и неповторимое… Всё ушло в единый миг… осталась душа, выхолощенная и стылая, как предрассветная степь в инее…
Слова… слова… (подходит к стол) Где ручка? Нашёл!
             Записывает и читает вслух.
 Осень рядом,
 В сумраке быстром.
 Выждав, ветра порыв,
 Листья, бесшумными птицами,
 С деревьев срываются –
  Взмыв…                                                               
Входит Валерия.                                                                    
Валерия. Один?
Виктор. Как всегда, вечерами…          
Валерия. Ты бы не наливал… моему… 
Виктор. Проходи… посидим…
Валерия. Мне некогда, дел ещё надо переделать невпроворот, а завтра с раннего утра на работу… Кареву не давай пить…
                                           Уходит.                                                                                                                                                  
Виктор. (один) Что-то ёкнуло в душе… Она красивая… Она прекрасная…                                                                                           
                                               Занавес 

                                    ДЕЙСТВИЕ   ВТОРОЕ                                                                                                                  

Та   же   квартира.    На    тумбочке    телевизор, сверху   видеомагнитофон. Виктор, Лось    с    женой    Ольгой   и   Матильда, смотрят   на    экран.    Зрителям изображения   не    видно, но, судя   по   довольно   редким   репликам, по   охам   и   вздохам   -   смотрят    эротику, и    пьют. 
Матильда. Это   надо   же, так   снять   умудриться…       
Лось.    Да    это   уже   не    любовь   -   акробатика!
Входит. Селеверстовна с клюшкой, и все время, пока   находится на сцене, стоит у порога, опершись на палку.                   
Селиверстовна. Седой не у вас?                                 
Виктор. Нет.  Ещё не был!                                        
Ольга. Светлана Николаевна дома, пасёт старого…
Пауза, все, включая Селивёрстовну, смотрят на экран, но через несколько минут, она довольно резво разворачивается и выходит, следом входит Гоша.
Гоша.  Что с бабкой? Чуть не сбила меня с ног на выходе… Я ей:” Куда прёшь старая!” Она: “Домой бегу, по телевизеру, показывают хорошее кино!”
        Все кроме Гоши смеются, он смотрят на экран, понимает и смеётся.
 Вот тебе, и божий одуванчик! 
Лось. Небось, крутит сейчас тумблера у своего телевизора, - ищет кино. 
Гоша. Докрутиться… Он у неё старенький; рябь, туман, как в поселковой бане - еле изображение рассмотришь.
Виктор. А у бабули, оказывается, помыслы не столь благопристойны. А ей бы пора и о душе подумать…
Матильда. Селиверстовна прошла огонь   и воду - ссыльная она!
Виктор. Как? (выключает аппаратуру, мимо окон проходит поезд)       
Лось. Всю жизнь по лагерям, с юных лет…   Бабка ещё шустрая, а ей ведь, уже за восемьдесят… 
Гоша. И выпить любит!
Лось. Не то слово, любит, ночью разбуди, налей стакан, - будь уверен - не откажется! Пенсию получает семь рублей, а каждый день под мухой!
Виктор. За что родное отечество, ей, столь щедро платит?                                                             
Матильда. Так не работал же - сидела! Она политическая.                                                                                             
Лось. Выживает за счёт рыбаков, охотников, отдыхающих   и просто добрых людей. У неё хибара в хорошем   месте, рядом море и речка… одни помогут с продуктами, другие, там, дровишек нарубят, и само собой, нальют. А уголька насобирает по берегу моря, после очередного шторма   - так   живёт…                                                                                                               
 Ольга. Старушенция, себе на уме!  
 Матильда. Да она, если хотите, знает четыре иностранных языка. Сама из богатой семьи, из дворянской… из Питера! 
Виктор. И за это, за своё происхождение, надо полагать, она оказалась в казематах… Такое случалось…
Лось. Да, нет, люди болтают другое, мол, ещё до революции, совсем молоденькой, она всё похаживала в политические кружки… с самодержавием боролась. Отреклась от богатых и известных   родителей.  А после семнадцатого года, комиссарила; то ли в Красной, то ли   в Черной Гвардии… Или сама, собственноручно, или по её приказу расстреляли без суда и следствия семерых пленных. Именно за это, гораздо позже, её и повязали… 
Гоша. Представляю, бабуля в кожане с маузеров… Круто! 
Виктор. Сколько же ей точно лет?
Лось. Не знаю. Кто её об этом спрашивает, всем отвечает, что уже не помнит… Бабка скрытная… Вот, кто знает её имя?                                                                                                         
Матильда. Фамилию, точно знаю, вместе у терапевта на прием дожидались… Марлинская… кажется…                                                                                                                                                 
 Ольга. Все зовут Селиверстовна… отзывается.
 Виктор. (задумчиво) Жила-была, черноглазая, смешливая девчонка, стоит заметить, жила    в холе, в достатке. Гуляла с гувернанткой по Невскому, ездила на пролётках, где правили, осанистые, бородатые кучера.  Ан нет, стало задумываться очаровательное создание о смысле   жизни… о справедливости и почитывать тайком Бакунина, Богданова или скажем, Ульянова.
Ольга. Только Ленина не тронь, а…                                                                                                                  
Виктор. И влюбилась в нищего студента с трагическими глазами Овода и не с менее трагической судьбой. Вместо танцулек, - бомбы, прокламации… экспроприация… и огромное желание изменись мир в лучшею сторону, быстро и скоро.  Прошло время, и их вариант справедливости восторжествовал - революция победила! В итоге: Колыма, заснеженный под самую крышу зековский барак и счастье от съеденной пайки баланды, оттого, что прожила ещё день… не зарезали товарки, не привалило лесиной… 
Ольга. Вить, только Ленина не трогай! 
                               Пауза.                                                                                                                                                               
Виктор. (смеётся) На службе в армии, замполит всё допытывался: люблю ли я Ленина… извращенец…
                    Входит Валерия.                                                                                                                                                                
Валерия. Карев не у вас?
Гоша. Нету… калымит у деда Трушки, - забор чинят! 
Валерия. Всё ясно, к вечеру опять принесут… Как ему не стыдно перед сыном, мальцу шестой год, а он ничего хорошего в жизни не видел. Пьянки, да разборки пьяные…
Ольга. Лера,- ты проходи, посиди с нами…
Матильда. И наплюй на своего Карева, выпей лучше водочки…
Валерия. Если чуть-чуть… у вас весело… (проходит к столу и садится, Лось разливает и все пьют)                                                                                                                                                                            
Гоша. (Валерии) Мы порнуху смотрим!                                                                                                               
Валерия. Чей видик? (Виктору) Купил?
Виктор. Да нет, друга. Он боны отоварил, видик мне оставил, а сам снова ушёл в рейс… на тунец, кажется. Все экспериментируют, какие-то новые ловушки…
Валерия. Знаю, мы для них шили, - я кроила.  С завтрашнего дня, меня, от основной работы отправляют в наш подшефный пионерлагерь,- делать ремонт. Всё полегче, чем стоять по восемь часов у "сливной» с игличкой в руке… да и дом рядом.
 Гоша. У них в сетепошивочном цехе - настоящий концлагерь, даже перекуры строго по графику! 
Лось. Бабьё одно…
 Ольга. Платят, зато хорошо! 
 Матильда. Мне свобода дороже!
 Валерия. (парирует) А мне семью кормить надо!
 Гоша. Раньше Лерка работала у нас завклубом… ушла.
 Виктор. А где находится лагерь?
 Ольга. Здесь, за поселком, сразу за вторым мостом… (мечтательно) В детстве я в нём была…
 Виктор. (с иронией) В пионерском галстуке, с голубым бантом… С трудом представляю. Я же тебя трезвую почти не видел. 
Ольга. Надо же, - запилась! Да я, если хочешь знать, пью не больше других. Поэт, долбанный! 
Матильда. Ольга, завянь!
Лось. Заткнись!
 Ольга. Щас, разогналась!
Лось. Ах, так! (бьет Ольгу по щеке) Это тебе аванс!
Ольга не оставляет без ответа, начинается заваруха, Матильда пытается разнять, Гоша, живо, с интересом наблюдает.
Это получка… это…                                                                                                                                            Начинается нешуточная свалка.                                                                                                                        
Виктор. (Валерии) Почти по Есенину: "Снова пьют здесь, дерутся и плачут…"
Ольга вырывается и бежит к двери.                                        
Ольга. Ну, Лось, ищи теперь меня! (убегает)   
Лось. К матери, к теще укатит… пить.                                       
Пауза, стук в дверь, входит Гусев.              
 Гусев. Так вот где, обитают наши сахалинские, начинающие писатели! Всем привет!
 Виктор. (подымается навстречу) Привет, Владимир Семенович… не ожидал! Каким ветром?
 Гусев. Всё просто, жена в отпуске на материке, скучно сидеть одному в четырёх стенах на выходном, помнится, как-то приглашал, сел на велосипед, вот и здесь… 
Виктор. Молодцом! А у нас веселие…
Гусев. Да, вижу!
Виктор. Как насчёт… спиртного?                                                           
Гусев.  Да что там, всё нормально… наливай!                                 
                       Виктор разливает и все пьют.                                                           
Лось. "Веселие Руси есть   питие!"           
                  Пауза.                                  
Гусев. Мы, с Надеждой Резуновой, при редакции местной газеты, создали Литобъединение. Собираемся, каждую среду, прямо в её кабинете. Начало в шесть… Приезжай, если есть желание! Надя даже название придумала: "Бережане".
Виктор. Обязательно буду… Мне, так не хватает общения. 
Гусев. Мне тоже.
            Лось в очередной раз разливает, все пьют, входит очень пьяный Карев. 
Карев. Пьёте?
Валерия. Пошел отсюда! Иди туда, где пил!  (соскакивает с места и выталкивает Карева за дверь) Домой можешь не приходить!
Гоша. Не зима… переночует…                                                                                   Валерия садиться на место.                                                                                                                                             
Гусев. А у тебя премило… простенько, только самое необходимое.
(оглядывает комнату) Рисуешь?                                                                                                                                    
Виктор. Да так, от скуки… 
Гусев. Над чем работаешь, что пишешь?
Виктор. Пьесу решил написать… комедию.  Так выжимки из жизни, смешные эпизоды, чему сам был свидетель…
Гусев. Как успехи?
Виктор. (махнув рукой) Да никак… Уже на втором акте, начал понимать; это брат, выходит далеко не комедия -  трагедия. Обнажённый нерв. Ходят мои герои, смеются, шутят… живут на первый взгляд, легко и просто. Но присмотришься, вникнешь, - прямо оторопь берёт.  Они… они, словно дети тумана, что часто выползает на берег из морских, неведомых пучин, умеют видеть только то, что   рядом; чувствовать только то, к чему можно прикоснуться, осязать, ощущать вкус. И это вдруг показалось мне страшным -  я так и не сумел разглядеть в их глазах будущего, - они выходят обречены - его нет! (встает) И не оттого ли, или это мне только кажется, закаты за окнами моей халупы, изо дня в день, всё ярче и багровей; будто они из каждого бесцельно прожитого дня, забирают всё больше   и больше, самое живое и необходимое - самое ценное: надежду, любовь и веру, и сжигают без сожаления, в своем тихом и медленном пламени, не оставляя взамен ничего этому миру, этой реальности. И не каких шансов на изменения к лучшему… к настоящему. Нет перемен! Душно и затхло, как в сыром, плохо проветриваемом подземелье.  А я желаю ветра, простора и перемен. Я не понимаю, как мне жить дальше. Случилось так, что я чужой здесь, среди простых людей, но, увы, я так же, чужой и среди высокообразованных, собирающих в копилку своего генофонда, всё лучшее, всё настоящее и не достойное быть забытым - мировую культуру, в течение не одного поколения. Мои же знания, отрывочны и бессистемны, хотя я, как губка впитываю всё, каждую крупицу, - корпускулу необходимой информации, что мне посчастливилось найти, перелопачивая груды мусора рядом с собой. Я совершенно из другой среды… из простой рабочей семьи. Полуграмотные родители - детство у них отняла война, нищета и вечные переезды всей семьёй, в поисках лучшей доли, из конца в конец огромной державы. Мне то, выучиться толком не удалось, после восьмилетки получил профессию и в армию. С вольных просторов в казарму. И ровно два года, словно кто-то сжимал во мне пружину, напрягая, накручивая, - затем дембель – свобода… Пружина распрямилась! Весь мир перед тобой, и ты, спешишь жить, наверстывая упущенное… Сумасшествие в любви, ночи без сна, и от того - рассветы, потраченные впустую… и как неизбежное – женитьба… 
Валерия. Эх, жизнь, все суета…
 Гусев. (Виктору) А ты будь собой, какой есть… больше пиши, начинай с небольших, но ёмких рассказов!
Виктор. Я так и пишу. Это небольшие фантазии-антиутопии… Одну из них, написанную, кстати в стихах, я отправил в областную молодёжную газету, и месяца через три, получил довольно пространный ответ, смысл, в общем, таков - это прекрасно выполненная, красивая ложь… Смешно, но мне хотелось спорить, что-то доказывать, что и сказки, в принципе, ложь, но без них литература станет намного бедней, черствей и менее духовной - на сказках учатся дети, именно сказки формируют в них пограничное знание добра и зла. Мне страшно… неужели появись в наши дни, у нас в стране Сент-Экзюпери со своим “Маленьким Принцем” - он мог оказаться невостребованным?
Гусев. Ему посчастливилось родиться в другое время, и что не маловажно, в другой стране!
Виктор. И мы потеряли многое.  Я не думаю, что мир измениться в худшую сторону, если мне разрешат прочитать Солженицына, Замятина и многих других.
Гусев. Знаешь, люди умные, давно поняли, что информация дорогого стоит, имея возможность влиять на доступ к ней, можно и недавнее прошлое, чему даже есть ещё тысячи свидетелей, показать, такое, какое оно тебе необходимо - каким ты желаешь его видеть… 
Виктор. Это опасно… очень опасно для всего общества в целом, как и для личности, составляющей таковое. Ведь, хотим мы или нет, всё неизбежно меняется, так надо полагать, задумано Творцом, придут новые люди и плотину искусственно сдергивающею приток нового, неординарного для существующего момента и от того идеологически чуждого сегодня - просто-напросто – прорвёт. И мутные потоки, - а это случается всегда, когда сила ломает силу, хлынут на головы простых, совершенно не подготовленных людей, больно раня и ломая судьбы. Крутом воцарит неразбериха, хаос, ведь думающих иначе нет, их уничтожил много раньше.  Когда нет оппозиции, - общество, на мой взгляд - неправомерно, ведь в случае кардинальных изменений, перемен, некому будет возглавить реформы и удержать их в нужном русле, не давая анархии захлестнуть общество. В противном, а я уверен, что у нас случится именно так, на первые места выйдет серость… криминал, хамство…
Гусев. Ты молод, и ты ещё счастлив, надеяться на перемены к лучшему, верить в хорошее.  А я устал надеяться… устал ждать.            
Виктор. Я не сказал, что перемены будут к лучшему… они просто будут, и как мне кажется - они не за горами, всё, что творится в родном государстве - не может продолжаться бесконечно. Стагнация, долготякущее, но всё же, временное явление.
 Гусев. Смею, надеется.                                                                                                                                
 Лось. А не пора ли нам, выпить… политика - это скучно.     
 Виктор. Наливай!
Лось   разливает    и   все пьют, пауза. 
Матильда.    А   я люблю   стихи.                                                                     
Гоша. Водку ты любишь!
Матильда. Водку … нет, не очень…
 Гусев. Скажу, друзья мои, соблазн в этом деле велик, но это, по сути, путь в некуда, в пропасть. 
 Виктор.  И самый легкий путь.
 Гусев. Сколько сгорели, погибли в рассвете сил - самых талантливых, и может, именно от этого и незащищенных, художников. Художников с большой буквы… 
Виктор. Я предлагаю, молча, без слов, выпить за них…
Лось наливает и все выпивают.                                                                                                                           
Лось. Душу греет…
Пауза, проходит поезд.            
Виктор. А вы, Владимир Семенович, вы, что пишите? 
Гусев. (усмехаясь) Нам стоит перейти на "ты", - атмосфера застолья обязывает… Я пишу цикл стихотворений о Сахалине. Это не будет прямым вызовом устоям нынешнего общества, но таков мой стиль, - я не бунтарь - я лирик!  
Виктор. А я стихов почти не пишу, так разве, для внутреннего пользования в кругу очень близких людей.  Раньше писал легко, будто пел, но теперь, когда познакомился, благодаря… тебе, с основами законов стихосложения - мне стало трудней выражать свои мысли посредством стиха. Я больше стал думать о соблюдение ритма - не дай Бог, нарушить классический строй, - о рифме… в праве    ли я, применить, ту ли, или иную, и как часто она была использована другими.  Всё это оказалось слишком сложным для меня…
Гусев. Я думаю, тебе, не стоит, зацикливаться на этом. Человек, если он настоящий и цельный, сам создает собственные законы своего ремесла…
Виктор. Язык не поворачивается, назвать поэзию ремеслом.  Для меня - это всплеск, водоворот… полноводье.
 Гусев. Поэзия… Поэзия - это у избранных Богом, а всё остальное - вымучивание рифм на заданную тему. Вот ты подумай, война кончилась почти сорок лет назад, а в стихах многих наших именитых поэтов, до сих пор свистят пули, - они до сих пор в окопах, той, прошлой войны.        
Виктор. Они этим живут - и весь мир - обширный, необъятный и многополярный, очень и очень разный, остался для них за кадром событий, которые они пережили, прожили, и кто-то, даже не самой гуще, а, чуть прикоснувшись, - по касательной… и это жаль… 
прошлое нельзя забывать, но и нельзя - жить только прошлым… 
                              Пауза.
Гусев. А мне нравится у тебя!
Лось. И нам нравится…
Матильда. Домой идти не охота… Скука там…                                                                                               
Валерия. (Гусеву) А я помню вас, вы в третьей школе преподавали литературу.
Гусев. Был такой факт в моей биографии, не отрицаю. Но в последнее время, мне всё чаще кажется, что учил   я, чуть-чуть не так, как надо бы… О многом был вынужден умалчивать…, впрочем, и сейчас умалчиваю.
Виктор. К большому сожалению, не только ты, уважаемый учитель. И это еще аукнется… Плохо, очень плохо что-то не договаривать, что-то скрывать.
Гусев. Да, чувствуешь себя не очень уютно, глядя в глаза ребят, которые тебе верят.
Виктор. Помнится, еще в школе, в классе шестом-седьмом, я уже начинал понимать, здесь что-то не так, что-то не совсем правда. Однажды, нас попросили написать сочинение на тему: “В чём ты видишь смысл жизни”. Вот здесь я впервые развернулся. Писал увлечённо, отталкиваясь от знаний, полученных не только в школе.  Просто описал своё видение мира и впервые почувствовал - я это могу, я это сумею, пусть где-то наивно, где-то вторично - но своё, отличное от других. А когда получил проверенную работу - оценки не было, только в самом конце моего опуса, яркими красными чернилами, было написано: "Всё, что ты написал, все выводы, что ты сделал - уже давно озвучил Ницше!". Может, Галина Васильевна, мой педагог и преподаватель литературы, в принципе человек не плохой, хотела меня этим поставить на место, где-то даже уничижить, - но она ошиблась. Я и до сих пор считаю, что это была для меня в то время наивысшая опенка. Ещё бы, поселковый парень, проживающий в глухой провинции, не имеющий: ни должного образования, ни доступа к необходимой информации - выдал то, что озвучил один из известных философов мира, и, как бы, оказался причастным к великому таинству смысла жизни…
Гоша (с сожалением глядя на стол) Ну, я пойду…
Матильда. Лось, и мы идём! 
Валерия. Ой, и мне надо домой… засиделась.
Все кроме Виктора и Гусева уходят.        
Гусев. Им скучно нас слушать… неинтересно.
Виктор. Иногда, у меня такое ощущение, что я живу в пустыне. Мне просто не с кем поговорить… поспорить. Так, пьяные разговоры и разборки полётов по утрам. Водка кончилась, и они ушли. 
Гусев. Ну, положим, - водка - это не проблема, на наш век хватит.
Виктор. Мне надоело просто пить…
Гусев. Осень…   прекрасная пора.    Давай, выберем время, возьмём литр водки и что бы ни просто пить поднимемся на самую высокую сопку над городом, посидим, поговорим, разведём костер.   Я так соскучился по природе. Город, буквально, давит на меня. Посмотри, какая за окнами роскошь, какое изобилие красок, - мир задыхается в этом великолепии. Этого нельзя не заметить, остаться равнодушным -  это тягчайшее преступление; и если на лоне природы, чего-то и не хватает, недостаёт - это именно человека. Человека созерцающего, человека, безоговорочно признающего главенство окружающей среды, над всем личным, общественным и самым, как иногда кажется, необходимым и насущным, - ведь всё это лишь на время, на миг, и в сравнительно малой части Вселенной, в отличие от вечного Трепета Жизни в безмолвие, бескрайности, безбрежности Космоса.                                                                                                                                              
Виктор.   Мне нравится сказанное. 
Гусев. Иногда прорывает… Охота говорить, - ан не с кем. Может, ещё купим водки?
Виктор. Нет, лично я не буду!
Гусев. Тогда и я не буду.   Убедил, покачу я потихоньку домой. До встречи!
Виктор. До встречи! Гусев уходит.
       Виктор остается один, ходит по комнате. 
Виктор. (один, декламирует)     
   Мир Художника –
    Красочный мир!
   Очарованный мигом сущего,
   Воскликнул каждый бы,
   Остановись!
   Продлись, хоть немного! 
   Чуть-чуть…
   Пол юности, пол детства,
   Минуя скорбь и боль!
   И шутовства одежды,
   И алый шёлк надежды,
   В пустынном море, пригрезившийся Ассоль! 
   Продлись! В великолепии своём!
   Даруй возможность;
   Воспеть, озвучить,
   Палитрой ярких нот на сером фоне,
   Могучей силой полифоний,
   В реальности –
    Где правит случай!
   Цвет и музыка, властвует здесь,
   В соавторстве добра –
   Гармония и разум…
   Бетонных стен, давящее пространство,
   Бессильно сжать, загнать под панцирь,
   Свободу духа, мысли не придел…
   В малюсенькой каморке,
  Где живет Художник!    
                 Входит Валерия.                                                   
Валерия. Все разошлись? 
Виктор.  Все… я один, как всегда… Я уже полюбил одиночество!                             
Валерия. Что-то случилось в жизни? Смотрю я на тебя, и мне иногда кажется, - что ты обижен на весь мир.                                                                                                                                            
Виктор. Что окружающий мир? Задекорированный фон для действия, где многие любят, мечтают и иногда лгут, предают и кривляются в бесконечной суете, не оставляя иного выбора, тем, кто оказался рядом.  Где некоторые ищут некую истину, усложняя простое и внятное… и я один из этих немногих, так же блуждаю по этой жизни, с жалкой и тусклой свечой в руках, в самых затхлых подвалах настоящего.  А может надо, всего-то, поднять голову и чаще смотреть в небо…
Валерия. Знаешь, - ты другой, чем все, что окружают меня. Я ещё не знаю, напускное это, игра ли обдуманной роли для не очень требовательной публики - но это впечатляет. Все говорят, что ты пишешь стихи, рассказы?                                       
Виктор. Так случается.                                                                                                     
Валерия. Прочти, что-нибудь.          
Виктор. (задумывается и читает)” Маленькие дети больших городов, ты и я, друг мой…” Нет… Лучше, дам почитать!                                          
Валерия. Спасибо. Выкрою время - почитаю. Расскажи о себе? 
Виктор. Работаю в геологии. Был   женат… почти год. Теперь один. 
Валерия. Не сложилось в семейной жизни? 
Виктор. Всё в прошлом, мне не хотелось бы, об этом говорить!
Валерия. Бывает. И я с Каревым буду разводится, - так больше невозможно жить. Семнадцатилетней, глупой девчонкой выскочила за него, все боялась опознать, упустить свой шанс… глупая и наивная. Он остался на сверхсрочную, сам из Владимира. А надо было учиться, готовиться к жизни. Раньше он пил мало, теперь трезвым, почти не бывает. Надоело. Уехать куда-нибудь подальше, да не охота с сыном   мыкаться по чужим углам.                                                   
Виктор. Надо решать, пока молода! 
Валерия. (задумчиво) А я уже решила…                                                                                                                  
               Пауза, Виктор пытается обнять Валерию.                                                                                                                      
Не надо… не стоит… Я так запросто не могу!                                                                                                
Виктор. Ты мне нравишься! Очень нравишься! А я то, глупец, думал, что уже никогда не посмотрю на женщину с восторгом и трепетом, - но это случилось вновь! Случилось именно здесь, на берегу дальнего моря, в маленьком посёлке, вдали от бунтующей жизни больших городов - я встретил тебя!   
Валерия. (смеётся) Говорят, что все поэты горазды задуривать головы женщинам… соблазнять… Мне надо идти!
Виктор. Не уходи! Останься! Сегодня, как никогда, ты мне нужна! 
Валерия. (лукаво) Только сегодня?
Виктор. Нет, нет… что я говорю - навсегда, навечно!
Валерия. Много слов у вас поэты… Не забывай - я ещё замужем, хоть просто формально, но всё же… До свидания!  (уходит)
Виктор. (один) Она сказала: “до свидания!” Это уже больше, чем ничего… Что со мной случилось, я не понимаю себя… я стал восторженным и юным... Единственного разговора хватило - и сердце бьётся вновь в полную силу, и всё видится, не так уж мрачно… и главное, для этого совершенно не требуется горячительных напитков! 
                        Подходит к окну. 
И я впервые, за много дней, смотрю на закат с надеждой о завтрашнем дне.  Мне стал нравиться этот посёлок, эти милые люди... Мне нравится Валерия… Имя то, какое, о Боже! Валерия!  Чудесное и ласковое, как утренним бриз над морем, когда уходит туман и проступает, медленно   проявляется даль, где небо сливается с морем и отчетливо, как на лубочной картинке - виден Монерон.  Я думаю те, кто сказал, что время лечит - правы, - и я не желал бы в этом вновь разочаровываться. Прошлая любовь отступила на задний план и продолжит своё существование, лишь в памяти… прошлой болью.  И я счастлив своему возращению в мир! Пора бы, оставить пьяное гусарство, вызывающееся падение в жизнь, когда, не только ты сам стремишься вниз, но и тащишь за собой, пусть невольно, тех, кто рядом, кто верит тебе.  Пора браться за ум, и всё свободное время посвятить сочинительству, и пусть прозвучит это не столь самонадеянно - но мне всё же есть что сказать этому, отнюдь, не очень ласковому миру.  Будем надеяться… будем верить… и это прекрасно!

                                                  Занавес

                           
                                 Д Е Й С Т В И Е     Т Р Е Т Ь Е

Та же квартира. У кровати табуретка на ней игральные карты, под табуреткой бутылка водки и стаканы. На койке сидят: Виктор и Лось, играют в карты. На электроплитке стоит жаровня.
Лось. Туги-бан - два туза! (сгребает мелочь со стула)
 Виктор. Что-то мне сегодня не везёт.
Лось. Не везёт в карты, повезёт в любви… В посёлке, кстати, упорно муссируют слухи…
Виктор. Не стоит, Лось… Мы все уже достаточно взрослые…     
Лось. Вот и я, о том же… Раздаю?
Виктор. Давай!
          Лось раздаёт карты.
Лось. Ваше слово, маэстро…
Виктор.  Пас! (скидывает карты) Не везёт! 
Лось. Карта не лошадь, к утру повезёт!                                 
                  Входит очень пьяный Гоша.                                                               
Гоша. Играем? Я   тоже хочу! (тянется к картам)  
Лось, Отлынь, мы играем по десять копеек ход, -  на деньги, а таковые в твоих карманах, общеизвестно, не живут!                                                               
 Гоша. Я ставлю руку на банк! (кладёт ладонь)
Лось. Гоша, отвянь!                                                                             
 Гоша. Не-е, хочу играть!
 Виктор. Лучше выпей! Успокой мятежную душу…
Лось. (злится) А ну, быстро убери свои грабли, возьму топор и отрублю! 
Гоша. Руби! 
     Лось встаёт, выходит и возвращается с топором. 
Лось. Убирай! Мешаешь играть! 
Гоша. Руби, ссышь?!
Лось. Ах, так!
     Бьёт топором рядом с ладонью, Гоша отдергивает руку, и орёт.
Гоша. Отрубил! Отрубил палец! (зажимает руку) 
Виктор. Покажи? (встаёт, достает тряпку, отрывает и подходит к
Гоше) Показывай! Да не ори так… кончик пальца зацепил… царапина… (перебинтовывает) Не суй руку, куда не просят… А крови то!
Лось. Как с кабана доброго. (наливает водки) На! Прими внутрь, помогает!
 Гоша. (выпивает) Я хотел пошутить… а он… (садится рядом, все рассаживаются) 
 Лось. Продолжим? 
 Виктор. Валяй!
  Лось раздает карты на двоих, входит Селиверстовна.   
Селиверстовна.  (Виктору) Дома? Телевизер, что-то не кажет!
Лось. (Виктору) Все к тебе прут, кому антенну поправить, кому электропроводку подшаманить… тимуровец, блин… 
Виктор. Загляну, бабуля, посмотрю!
Селиверстовна. Спасибо, милок, никогда не отказываешься, бедной женщине, помочь…
Лось. (смеется) Женщине? Ой, лопну! Да у тебя старая, со всех щелей песок сыпется и зубов всего пара, - для семечек… а всё туда же…
Селиверстовна.   Ещё, вырастут… (смотрит на водку)                                                         
Виктор. Налить?
Селеверстовна. А то? Только лей полную, почём зря - рот пачкать не буду!
Лось. (наливает полный стакан и подносит Селеверстовне) Закуски… пока нет!
Селиверстовна. Да ладно… (выпивает одним махом) Стара, стара стала! Раньше, в один присест, два стакана выливала! (ладонью вытирает рот) Спасибо, касатик, уважил!
Виктор. Да-а, наш народ невозможно победить, я в этом всё больше уверяюсь… бабушке, одуванчику, в чём только дух держится, уже за восемьдесят, а она, водку стаканами хлещет… Это меня умиляет… Ещё налить?
Селеверстовна. Спасибо, нет… Норма, понимаешь… Ну я пошла! (уходит)
Лось. (с юмором) "Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, стаканчик здесь, стаканчик там… (сбивается) на то оно и утро!"
Виктор. И всё же, несмотря ни на что, у меня появилось предчувствие - что скоро всё изменится… 
Лось. Да скорей бы… Скукотища… 
 Гоша. Палец ноет, наверно ноготь содрал…
Лось. (Виктору) Это значить, надо налить. (всем) А водка кончилась, кому-то надо идти в магазин… Я не пойду, закуску готовлю. (Виктору) Ты сходишь? 
 Виктор. Да лучше брошу пить! 
 Гоша. Я сбегаю! 
 Лось. А как же рана?                                                                                                                                                                        
 Гоша. Да ерунда… царапина… (берёт деньги и уходит).      
 Виктор. Думаешь, вернётся?
Лось. А то нет, пока чувствует, что есть деньги - будет, как привязанный! Я   карты убираю?                                        
 Виктор. Убирай… надоело… Скорей бы вечер!                                                                                                 
 Лось. (убирая карты) Да рюхнуться спать… (подходит к столу, открывает сковородку, нюхает) Мясцо!
                              Входит участковый.                                                                                                                          
 Участковый. Здравствуйте!
 Виктор. Проходите! Лось, дай представителю власти табурет!     
 Участковый. Мне некогда… (входит Гоша с двумя бутылками водки в руках) Ну, если недолго… посидеть… (садится)
 Лось. (наливает всем) Поехали! (пьёт)
    Все молча пьют, пауза, во время которой проходит поезд.                                                               
Виктор. (Гоше) Скоро ты?
Гоша. Я без очереди, там колбасу завезли… очередище…             
Лось. Что-колбасы-то, не взял, там должно было хватить… 
Гоша. Щас, что бы меня избили бабы, как деда Трушку, когда он полез без очереди, якобы за водкой, а сам кроме водки, прихватил и тушёнку… 
Лось. Ну, за тушёнку… ясное дело.
Гоша. И за колбасу, досталось бы…
    Лось разливает и все выпивают.         
Виктор. (участковому) Вы по делу, или как?                                                                                                                   
Лось. (иронично) Или как… 
Участковый. Да проходил мимо… дай думаю зайду – навещу… По службе полагается… Говорят на ноябрьские, драка была, - не слыхали?
Лось. Драк и без праздников хватает… когда водки сверх меры…   
Участковый. Нет страха у народа!
Виктор. А может, и не страх вовсе нужен – уважение…   
Участковый. Ну, скажете, то же…
Виктор. Коль так случилось, что мы в одной компании, давай на "ты". Тебя, как звать? 
Участковый. Женя, я!                                                                                                                     
Лось разливает, все берут стаканы.                                                                                                          
Виктор. Меня Виктором. (участковый тянет руку, но Виктор не замечает) Так вот, участковый Женя, предлагаю выпить за…   
 Участковый. За Брежнева!
 Виктор. (удивлённо) При чем, здесь Брежнев,- он вон где, а мы здесь?
Участковый. Так помер!
Лось. (поперхнувшись) Едрёный корень! Надо же, а мы всё Седьмое справляем и не знаем, что оказывается, появился ещё один, вполне законный поводишка напиться! 
Виктор. Как умер… уже? 
Участковый. Помер, и всё тут… 
Виктор. Когда?
Участковый. Ещё десятого… по телевизору балет крутят…     
Виктор. Лось! Сегодня, какое число? 
Лось. Сбился, не помню, - я в отпуске! 
Участковый. (участливо) Двенадцатое!
Виктор. Вот ужас, как дни летят, вроде совсем недавно праздник справляли…
Лось. И ты всё говорил, что это день нашего национального поражения и пил, только за это…
Виктор. Пятнадцатого на вахту! Надо завязывать!
Лось. Ильич, наверно то же крепко праздник встретил, вот и не выдержало сердечко…
 Участковый. Не надо, так говорить… не стоит… мало ли… 
 Гоша. Что ему во всём Кремле опохмелиться никто не догадался дать? 
 Участковый. Давайте о другом… (смотрит на водку) Лучше выпьем!                                                                         
   Лось разливает и все пьют.                                                                                                                              
Лось. (ворчит) Я тут главный виночерпий, блин!                                                                                    
Виктор. Заметят, оценят и поднимут статус. Что болтают в новостях?
Участковый. Тишина, только соболезнование со всего мира,- траур.
Виктор. Все ясно -  делят власть! Надеюсь изменения не за горами!!                                   
Гоша. Водка точно подорожает! 
Участковый. Мне бы, идти надо!
Виктор. Раз надо - иди! Не смеем задерживать! А то был похожий случай на моей практике, на острове Итуруп.  К нам в общежитие, к геологам, стал захаживать местный участковый, вроде как по делам. В этом общежитие жили в основном те, кто, отработав свою вахту в горах; кто на буровой, кто на технике, кто в маршруте, отдыхали положенные пятнадцать дней, которые надо, чем-то занять. Семьи у большинства на материке, некоторые и вовсе холостяки, вот и приходилось, хоть как-то скрашивать незавидное существования вдали от центров цивилизации. Там тебе: ни театров, ни балета, даже, стыдно сказать, и пива нет. Рядом городок военный, может именно из-за этого, - но там был почти сухой закон. Спиртное завозили лишь изредка, все больше, сухие вина, типа каберне, - брали ящиками, не скупились… кипятили с сахаром, просто грели - и пили… ведрами. Сами военные, в основном, перебивались спиртом для технических нужд авиации, он был слегка подкрашенный, но кто хотел, не воротил… лица - пил. А остальные перебивались, кто как мог.  Наш участковый, звали его, кстати, то же   Женя, присел, но взрослому на стакан… каждый день, с утра, как на работу, в общагу… Сначала, делал вид, что по делам, - наливали, не отказывался, а со временем, так пристрастился, так, что начал употреблять, как многие, и парфюмерию. Очень полюбил, как он выражался: “за непередаваемый словами аромат и нежность вкуса” лосьон "Чайная роза". Так упивался к концу рабочего дня, что не только самостоятельно добраться до своей квартиры - встать не мог. Дневал и ночевал в общежитие. Как результат, жена его бросила, - сбежала с прапорщиком из соседней воинской части на большую землю… 
Лось. Ясное дело, затем попёрли из органов…
 Виктор. Да нет - умер, болезный, - захлебнулся блевотой… Тебе ещё налить, Женя, на дорожку?
 Участковый. (вставая) Не-е… нет - я на службе! До свидания! (уходит)
 Виктор. Прощал, служивый… но, а мы помянем генсека, правда, Гоша? 
 Гоша. Ага. В стенку забетонируют…                                                                                                                         
                         Лось наливает, все выпивают, проходит поезд.                                                                                                 
А мы, пусть будем!                                                                                                                                                         
                                      Входит Валерия.                                                                                                                                                         
Валерия. Всем привет!
Гоша. (в сторону) Прискакала… 
Виктор. (вставая) Прошу! 
Валерия. Да нет, я на минутку… 
Виктор.  И мы ценим своё время, - правда, Лось? 
Лось. Садись с нами, чего ломаться.  Гоша твой родной брат, я двоюродный.  Вся деревня про вас болтает.
Валерия. Пусть говорят!
 Гоша. Особенно Зойка-почтальонша, злобствует. 
Лось. Надо же, сама сменила, дай Бог памяти, троих… нет четверых мужей и туда же?
Валерия. (Лосю) А сам, что в первые дни сказал? 
Лось. (смеётся) Виноват, не оценил существующее положение, исправлюсь…
 Валерия. (Виктору) Все, злословили за моей спиной, пока ты был на вахте. Всё Карева жалели. Мужик, мол, симпатичный, не чета этому непризнанному поэту… и сопьется Мишка скоро, вконец… (проходит и обнимает Виктора) Но я выбираю поэта!       
Лось. По такому случаю, надо выпить! (наливает всем) Всего желаю!
(пьёт и все пьют)
 Гоша. А я выпил за генсека, хороший был дядька!   
 Валерия. Земля ему пухом!
 Виктор. Если, в этот раз, к власти не прорвётся молодой, то эти старцы, еще долго будут передавать друг другу бразды правления, как эстафетную палочку - всем хочется поправить - долго ждали, пока она не выпадет из чьих-то ослабевших рук.                                                                     
                    Входит Седой с Ольгой, женой Лося. 
Седой. Привет компании! Все льете слёзы об усопшем?    
Ольга. Лось, и ты здесь?
Лось. Будто не знаешь, где меня искать… я с родственниками, а где ты шлындаешь, ещё надо разобраться! 
Ольга. Тете Марусе помогала потолок побелить. 
Лось. Да ладно врать, проходи уже… (разливает водку и показывает, пустую бутылку) Гоша!                                                                                                                                                                                    
Гоша. Я, как пионер, всегда готов!                                                                                                                  
               Лось достает деньги.                                                                                                                                                                         
Лось. Сегодня я башляю… на… на все! Отпускные получил…
Гоша выпивает и уходит.                                                                                                                             
(Виктору) Всё же, признаться честно, Гоша приятное приложение к компании. 
Виктор. Скор и быстр, как ветер!
Седой. (Виктору) Как дальше жить думаешь?
 Виктор. Ты о чём, Седой?
 Седой. Как это о чём, не о похоронах же вождя! Валерию, мы    все любим и уважаем! 
 Виктор. И я уважаю… и люблю!
 Седой. Вот это, совершенно другой коленкор, дело молодое. Помнится, пока я ещё не был знаком со своей… сколопендрой, не к ночи будет помянуто, такие выкрутасы выделывал. 
Ольга. Помолчал бы, старая перхоть… ты и теперь, своего не упустишь. Кто недавно к Матильде клеился?
 Седой. Было, было… нам усачам, любая девка по плечу… вот и ты бы не отказалась со мной покувыркаться… 
 Ольга. Старый греховодник, уж не думаешь ли ты, что я профсоюзная. 
Лось. Да, успокойтесь.
   Входит Гоша, в руках четыре бутылки водки.     
 Виктор. (вздыхая) Не много ли?
 Валерия. (Виктору) Пусть пьют, а нам и так хорошо, правда?         
  Виктор. Да я о них и беспокоюсь…
 Седой. Не стоит волноваться… это только почин.  У меня в рюкзаке,- литровая бутыль самогона… первач, Светлана Николаевна, сама гнала… для дела.
Виктор. (разводит руками) Ну знаете, товарищи…
Ольга. Старый, а ну быстро, пузырь на стол, - чего куркуешь?   
Лось. Тебе всё мало… скоро рожать, дура! 
Ольга. Сам дурак!
Виктор. Семейные разборки, прошу оставить за стенами моей квартиры!
Лось. Все в норме, Витя…
Седой. А не пора ли нам, плеснуть охлаждённой жидкости на раскаленную оболочку души?
Виктор. (смеётся) Вот не ожидал, старый… грешишь пером по ночам…  мемуары кропаешь?
 Гоша. (с издевкой) Сто первую рассказку…
 Седой. Да, захотел бы я, такой роман бы написал о своей жизни, любо-дорого почитать…
Виктор. Я пишу больше о чужой жизни, в собственной, ещё сам не сумел разобраться. 
Лось. (разливая) Придется в очередь… тары не хватает.                                                                                
                     Пьют в две партии, закусывают, проходит поезд.                                                                                           
Седой. Откуда мясо?                                                                                                                                                     
Гоша. Знамо, откуда…
Седой. То-то, я чую, что хочется всех облаять.    
Валерия. Прекратите, а то уйду! 
 Гоша. (в сторону) Не звали…
 Виктор. Ладно, ладно, все быстренько прожевали и отвлеклись от пищи насущной и приготовились, принимать, пищу духовную. 
Ольга. Споём? (затягивает) “Там, вдали за рекой, догорали огни…”
Лось. (обрывает) Да помолчи   ты…
Ольга. Я петь хочу… кто мне указ?
Лось. Я тебе уже не указ?
Виктор. Друзья мои, не стоит, ссорится, по мелочам - жизнь прекрасна!
Лось. Ничего себе, мелочи… Супротив мужа прёт!  
 Валерия. (Виктору) Прочти своё стихотворение!
 Виктор. Если есть   желание слушать, то, пожалуйста! (декламирует)

Любимая, прости всё уходящее во мне,
Пусть меркнет ночь,
И новый день,
Так долго проблуждав во тьме,
В тяжёлом сне,
Явился мне!
И ты, как снег, нежданный, осени роскошной,
Фальшь убиваешь, суету…
И будто в мире, без тебя мне невозможно,
Иную сердцем принять красоту.
Как будто нет: ни радости, ни бед,
За сотни лет   глухого одиночества…
Дорогой путанной, без ориентиров и примет,
К тебе я долго шёл, представив жизнь свою, нелепым прочерком болидного осколка! 
Любовь моя!                                                                                  
 Ни дня, ни сна,
Колодцами без дна, твои глаза.
Но, кто же знал, кто мог придумать мир?
В котором, нет тебя,
За сотни лет и сотни миль,
Где все цветёт, и рвётся к небу!
Потоком жизненных, высоких чувств.
А боли мук? А жажда рук?
И сердца пойманный зверёныш…
Когда надежды гонишь, часами долгими разлук…
Любимая, прости все уходящее во мне…
Лось. Нормально…                                                                   
Седой. За душу берёт…                                 
Ольга. А я не понимаю!
Виктор. Это я посвящаю Валерии! (обнимает и целует её)      
Ольга. Лось, хоть ты бы расщедрился и посвятил мне пару строк.  
Лось. Тебе? Да, пожалуйста! (поёт) “Ох, и стерва ты Маруся, ох и стерва…”
Ольга.  (недовольно) Слышали уже…  (с завистью) Посмотри, воркуют, как голубки… при живом-то, муже… Мишка пьёт без просыпу, жаль мужика. 
Валерия. Можешь забрать себе, это сокровище!                                                                                                          
                           Входит Матильда.  
 Матильда. Как всегда, здесь вся тёпленькая компания. Всем привет!
 Виктор. Ищи место, присоединяйся к нам… догоняй!  
 Гоша. Штрафную ей!
    Лось наливает и все пьют.     
Матильда. Ух, будто ангел босыми ножками прошёлся по душе…   
Гоша. Хорошо пошла…                                        
Валерия. Горькая…
Виктор. Не мёд пьём… (Матильде) Чего доброго скажешь?   
Матильда. Новостей особых нет. Единственная тема у всех на слуху - о вас! (кивает на Валерию) Кто осуждает, кто приветствует.     
Виктор. Мне это совершенно не интересно! Я не ограбил слепого нищего, не украл у соседа теленка…                          
 Валерия. А мне, и подавно. 
 Лось. (тянет) "Все мы немощны и грешны"…
 Седой. Привыкнут, смирятся.  Вот, когда я увел свою… разговоров было…
      Входит жена Седого.  
Жена Седого.  (Седому, грозно) Пьёшь?
Седой.    Да, Бог   с    тобой, Светлана Николаевна…    к   высокой    поэзии приобщаюсь…
Ольга. Что заюлил, старый? Пьёт он!                                                                                                                        
Жена Седого.  (грозно) Ну! Говори, - тебя, куда послали с утра?                                                             
Седой. Я и иду… бегу! (выходит)
    Жена Седого занимает его место.                      
 Жена Седого. Что пьёте? Чем закусываете?                                                                                                             
 Гоша. А вот, водка и мясо жаренное… кролик.                        
 Жена Седого. У этого кролика, как я посмотрю, больно великоваты
мослы! Да ладно, плесни и мне! Хочу выпить за молодых (кивает на Виктора и Валерию) Выбор правильный, ценю…                    
    Лось наливает ей и подносит стакан, Гоша кусок мяса на вилке.
 Семья - это важно! Вот мой Седой, все хорохорится, а ведь ласковый… нежный… только стоит цыкнуть. Ну, будьте! (пьёт) (Гоше) Да, отойди ты от меня с этим… кроликом. Держись Витя за неё, - она светлый человек… А много ли, бабе для счастья, нужно - мужика рядом, хозяина строгого… но, что бы, и о словах ласковых не забывал. Я пошла, некогда. Всего доброго, прощевайте! (уходит)                                                                                          
Виктор. Сильная женщина!
Матильда. На ней всё хозяйство держится, работает не хуже мужика.
Ольга. Больно надо… 
Гоша. Баба-лошадь… мне б такую!
Лось. Размечтался… А как прижмёт ляжками в укромном месте… не поздоровится! 
Гоша. Да я! ... да я…
Ольга. Якало пьяное… Да с тобой не одна девка на одном поле…    
Виктор. (обрывает) Стоп, это уже перебор! Довольно о низменном!   
Матильда. Гоша, тебе же привозили невесту из города? 
Гоша. Да ну её… не работает, пьёт больше меня. 
Виктор. (с улыбкой) Неужели больше?
Валерия. Создать семью - сейчас проблема. Когда мы молоды и юны, все мечтаем о принцах заезжих, что б и красавчиком был, и увёз бы из этой глуши, куда подальше… в большую жизнь. А позднее, мечтаешь лишь об одном: что бы поменьше пил и работал.
Матильда. Мой принц, заезжий кстати, на ночь поставил сетку, наловил пиленгасов, продал и с утра на стакане.  Говорить-то по-человечески не в состоянии… невменяемый, Му-Му… 
Ольга. А мы дружно живём, правда, Лось?
Лось. Ещё бы, водяру на пару хлещем, друг от друга не отстаём. Эх, житуха! 
Ольга. Спасибо, обласкал…                                  
                 Входит Седой.                                                   
Седой. (с опаской) Ушла?
Гоша. Ушла. Ну, ты, старый, и сквозанул, - только тапочки мелькнули!
Лось. Опыт!
Седой. Да просто связываться не охота на людях… Я её, в кулаке держу!
Матильда. Ну, старый, заливает - уши вянут! Всем доподлинно известно, что ты, крепко занял достойное место для настоящего мужчины…
Седой. Я такой…
Матильда.  …под каблуком жены!  

Седой. (с издевкой) Тогда, почему, ты, знающая место всякого мужчины, бывало неделями ходишь с украшениями под глазами?  
Матильда. Я слабая женщина… хрупкая.
Лось. Цветочек, блин…
 Матильда. А у него первый разряд по мордобою.   
 Виктор. Да, тяжело нашим женщинам. 
 Лось. Кому легко?                                                                                                      
             Пауза, проходит поезд.                                                                                      
Валерия. Виктор, пойдем к морю!                                                                                         
Виктор. Пойдем, вдвоем. А вы, мужики, пейте, гуляйте, - Лось за старшего! (уходят)                                                                                                     
Лось. Все слышали?                                                                                        
Матильда. Влюбленным не до нас.                                                                       
Седой. Пусть тешатся… коли чешется.                                                                  
Ольга. Мутный он!                                                                                               
Седой. Кто?                                                                                                                
Ольга. Да, поэт!                                                                                                        
Лось. Может, хватит базарить об отсутствующих… неприлично!        
Ольга. Кто бы о приличности пел.
Лось. Умри!
Ольга. Щас, только зевну разок!
Седой. Отставить! У меня есть предложение. Давайте, здесь всё допьём, возьмём мою литровочку - и на море! Чем мы хуже других?  
Гоша. Это дело, а то я, грешным делом, решал, что ты, пузырь решил пришкерить!
Матильда. А, Светлана Николаевна, как? Тебя враз вычислит, как пить дать…
Седой. Мы задами… к Селивёрстовне, у неё в огороде, среди бурьяна   и расположимся… море, как на ладони… холодно станет,- костерчик разведём. 
Лось. Заметано!
   Разливают, пьют, пауза.                                                 
Седой. Скоро мы… Пошли, нечего засиживаться!
        Все уходят, Гоша задерживается, берёт со стола стакан и выпивает. 
Гоша. (один) Витёк не выпил… трезвенником стал. (уходит)                                                                              
   Пауза, во время которой проходит поезд, входят Виктор и Валерия.                                                                                                        
Валерия.  Ушли?                                                                   
Виктор. Наконец-то, мы одни! (обнимает Валерию) Любимая.                                                      
Валерия. Подожди, не спеши… у нас вся ночь впереди. 
Виктор. Я пьянею от счастья, оттого, что ты рядом… Ты лучшая из всех!
Валерия. (улыбается) Ох, наверно много было их. 
Виктор. Пусть были, - это стало прошлым в тот же миг, когда я впервые увидел тебя! Мое сердце забилось испуганной птицей, захватило дух - и вознесло… вознесло над миром, над толпой.  Сверху, всё вдруг показалось мелким, не так необходимым и важным… всё, кроме тебя!  Любимая, если и есть в этом мире Бог, - то это в векторе Любви, в Созвучие… в Единении!                                                                            
Валерия. Говори… (шёпотом) говори…
Виктор. Мир без тебя - сплошная мгла; бесцветная, безликая и не глубокая пародия на настоящее.  Мне страшно подумать, -  а я ведь мог пройти мимо, прошагать сотни лет, просто прохожим, замечая только печальное и грустное, чуть улыбаясь чужой радости - и не встретить тебя. Страх за это, равный страху вновь потерять тебя, я знаю, я чувствую, - как дамоклов меч будет висеть надо мной, до конца моих дней… до последнего вздоха… 
Валерия. Ты мне нравишься… но я и боюсь! Ведь это, как омут, - омут без дна, водоворот…, и я… и я, шагаю в него добровольно… иду! (обнимает Виктора)
 Виктор. Всё будет хорошо… страха не должно быть! Это словно сквозь прибрежный туман, вдруг суметь рассмотреть очертание скал, силуэт земли, когда у тебя иссякают последний силы.  И у тебя, спасённого и выжившего в кораблекрушении, долгие дни болтающегося в бушующей стихии океана, в утлой и хлипкой лодчонки, появился шанс – ступить на берег.   Когда-то, Боб Диллан спел: "Время - это океан, но и океан начинается с берегов" - я продолжу, сегодня я в праве: "и кончается берегами!". Ты и есть, самая главная, самая необходимая составляющая моего берега - берега, к которому, я так долго плыл.                                                                             
                                   Пауза.                                                                                                                                                                 
Валерия. Идём… домой!   
Виктор. Идём! Если это навсегда!
Валерия. Да!  (целует Виктора, и они выходят вместе)        
            

                                        Занавес

  ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Комната с обычной мебелью начала девяностых годов прошлого века. Полки с книгами, столик с пишущей машинкой. Виктор один, печатает, затем встает, разминается.
Виктор.  (один) Славно поработал… Такое ощущение, будто кто-то стоит за спиной и диктует, а я только успеваю записывать, пока не устанут руки.                                                       
                      Входит Валерия с ребёнком на руках.                                                                                                         
Валерия. Погуляли, теперь бай…
Виктор. (Подходит и заглядывает в лицо ребёнка) Ещё   не спит, шурудилкин? 
Валерия. (улыбается) Весь   в тебя, живчик… (уходит в другую комнату)
 Виктор. (один, задумчиво) В Москве ГКЧП, - по сути путч… Ещё неизвестно во что это выльется, а здесь все по-прежнему.  Работают, достают продукты, отоваривают талоны и пьют. (звонок в двери) Войдите!
                     Входит Гусев. 
Владимир Семенович, сколько лет, сколько зим?                                                                                     
Гусев. Здравствуй!                                                                                                                                                     
Виктор. Здравствуй! Проходи!                                                                                                                                
                   Оба проходят и садятся.                                                                                                                    
Гусев. (вытирая пот) Жара, август на исходе, - а палит, как в июле!
Виктор. Это радует… Возможно, нынешняя осень окажется без дождей, и тогда в полную меру, мы полюбуемся красками уходящего лета.
Гусев. Я сам приезжий, материковский, на Сахалине появился в достаточно зрелом возрасте.  Прекрасный остров. Так и прикипел всем сердцем!                                                                                   
                                Входит Валерия.                                                                                                                                                           
Валерия. Здравствуйте! (Виктору) Спит!                                                                                                               
Виктор. (Валерии) У нас гость, там, где-то стояла дежурная банка с соком… наверно готова…  неси!
                    Валерия уходит.
 Талоны на водку    кончились…                                                                                                                                                                                                    
Гусев. Приехал бы ко мне на работу, я в своей организации, как раз, занят их распространением… подкинули работёнку!                                                                                           
  Входит Валерия с трехлитровой банкой, достаёт фужеры, Виктор разливает.
Виктор. Надо бы заехать… За встречу!                                                                                                                 
                              Все пьют.                                                                                                                                                             
Гусев. Скажу, вещь не плохая, градус чувствуется - что это? 
Виктор. Яблочный сок, дрожжи и чуть сахарку. Сверху натягиваешь резиновую перчатку, - она раздувается, ходишь, облизываешься, ждёшь, пока спадёт, - значит всё -  напиток готов!
Гусев. Нашим людям смекалки не занимать. Что пишешь? 
Виктор. Да так, небольшие рассказы-антиутопии, или, как я их называю: рок-фантазии.
Гусев. Встречал твои опусы в областной молодежной газете. Нормально, и главное, свежо. Сейчас печатают без проблем? 
Виктор. Туда пришли новые люди, молодые и возможно талантливые.                                                      
Гусев. Это радует, не смотря ни на что - жизнь продолжается.                                                     
                               Выпивают.                                                 
Виктор. Владимир Семенович, я не слышу - как твои успехи в сочинительстве?                                                                                          
Гусев. Творческий кризис… времени совершенно нет. Вот ещё в
партию вступил... в КПСС.    
                                                      Пауза.                                                                                                                                                                                                                   
Виктор. Что ж, я искренне надеюсь, что мы не окажемся по разные стороны баррикад. Ты, же прекрасно знаешь мою позицию - я ярый антикоммунист!
Гусев. Знаешь, не все члены партии…
Виктор. Нет, нет - я против, скорее уже принципиально против, самой   идеи социальной справедливости в том варианте, что нам навязали силой в семнадцатом году в результате вооруженного переворота, - когда нет оппозиции, нет свободы выбора, все шагают в ногу и во всём сплошной большевизм. 
Валерия. (нежно) Милый, может не стоит о политике? 
Виктор.   Нет, извини, я не могу оставаться в стороне, как дремучий обыватель, которому всё до фени - я сочинитель, и думаю, пусть пока бездоказательно - но именно это и есть моё основное дело в жизни. А это значит, хоть я и стараюсь быть просто наблюдателем, пытаюсь стоять чуть в стороне, - так мне легче писать, всё же, мне просто необходимо быть в курсе полной историк родного отечества. Пройдёт, десять, пятнадцать лет, и всё, что происходит сегодня, станет историческим фактом - и время расставит все акценты. Кто-то удостоверится, что выбрал верный путь, кто-то задумается о прожитом, с тоской и горечью, ясно понимая и осознавая задним числом, - что жизнь сложилась не так, как хотелось, как желалось, что время ушло и ничего изменить невозможно - поздно. Найдутся, правда и другие, кто, не смотря на изменения к лучшему, так и останутся при своих взглядах, при своей правде - их не переубедить - и даже, всесильное время здесь бессильно.
Гусев. Но это фанатики… Но все же, согласись! Идея социальной справедливости, во все века, пока существует человечество, всегда будет занимать, лучшие умы.                                                     
Виктор. Пусть будет так… Но на пути к этой справедливости, невообразимое количество тупиков, закоулков и ложных обходных путей, ведущих к совершенно иным целям, где именно личное ставится во главу угла, а всё общественное, становится лишь фоном для быстрейшего достижения желаемого в этом направлении.                                                                                     
Гусев. Значит, по-твоему - ничего не должно меняться? Всему оставаться, как при царе Горохе - без изменений?
Виктор. Изменения должны быть… как же иначе, но я против революционных перемен, когда все делается быстро, и от того – топорно.  Я за Великую Эволюцию всего живого и разумного!                                                                                                                                                                   
                         Входит Гоша.
Гоша. Здравствуйте! Пьёте?
Виктор. Привет, коль не шутишь! (Гусеву) Что далеко ходить, вот, пожалуйста, перед нами конечный продукт этого гигантского эксперимента, затеянного в начале двадцатого века – человек новой формации, строитель прекрасного будущего – один из многих.
 Гусев. (с юмором) И трезв, як стёклышко.                                                                                                                            
 Гоша. А нет ничего; ни самогона, ни талонов. А вы, что пьёте?
Виктор. "Трезвость – норма жизни"!   Актуально, и лозунг, в принципе не плохой. Я даже готов ему следовать. Но я боюсь дальнейшего развитию событий в этом направление…    норма - это всегда настораживает.  Гоша, а не пора ли тебе заняться делом?
 Гоша. Скучно… и по телевизору нечего смотреть… балет.
 Виктор. Мне кажется, есть несколько категорий пьющих людей. Одни пьют, дабы заполнить, хоть чем-то, собственною пустоту, в их умах сохраняется лишь тот минимум информации, что даёт возможность просто существовать; спать, есть, размножаться… Другие пьют, потому что, оказались совершенно чужие в этой реальности, в этом мире – здесь они случайны, они попали не в своё время, не в свою среду. Но и в этом разнообразии есть категория людей, - их много меньше, которые пьют, чтобы сдержать, чуть   приглушить свою внутреннею сущность. Свои фантазии, которые из них, буквально, хлещут.  Но, увы, диссонируют с настоящим, с существующим.   А это уже, очень и очень больно.  Сколько именно из-за этого изломанных судеб, сколько сгубленных светлых голов, талантов, не побоюсь сказать, - и всё от невозможности для этих людей просто жить - жить, как все, превращая свой, пока неохватный для чужой мысли мир, в мир посредственный, усреднённый.  А ведь, для этого требуется слишком много водки, организм человечески, просто не в состоянии этого выдержать… нагрузка огромна…, и индивид умирает на полдороге к конечной цели, на полпути, так и не высказав, не выразив, не озвучив, то, что хотел, чем переполнен, как река в полноводье.
Гусев. Довольно интересное умозаключение.  Но меня настораживает одно - а простые люди, которые просто работают, содержат семьи, воспитывают детей, те, кто продолжает род человеческий - как с ними быть? Под какую категорию попадают они? А их   большинство…
Виктор.  Я о пьющих говорю.
Гоша. Во… не все писатели и художники, кому-то и работать надо!  
Валерия. (смеётся) Работничек… тебе уже скоро тридцать, а живёшь, как та стрекоза: ни семьи, ни кола, ни двора, ни работы - у Буратино больше трудового стажа - он хоть дерево пытался вырастить - а это уже работа!
Гоша. Да не берут нигде!
Виктор. Стало быть, уже успел приобрести репутацию трутня. Я тебя и Лося, когда его выгнали с работы, обоих устроил в экспедицию, на буровую.  Лось, плохо ли, хорошо, но работает, а тебя давно и в списках не значится… (Гусеву) Отработал вахту пятнадцать дней, получил аванс – и только его и видели…
Гусев. (Гоше) Не понравилось? Тяжело?                                                                                                        
Виктор. Глотка, лужённая… Многие пьют, но можно же это делать в свободное время, без ущерба для производства и окружающих.                                                                                                                    
                                              Пауза                                                                                                                                                                          
Гоша. (Валерии) Лер, а Лер, - отойдём, мне спросить надо.                                                                 
Виктор. (Валерии) Денег не давай! Это бесполезная трата, - всё равно пропьёт!                 
 Гоша. Мне срочно в город надо!
Виктор. Как же, - там тебя заждались! Будьте, так любезны – пешочком. Тут всего-то - километров семь, и для здоровья полезно, и время есть, пока идёшь, подумать!                                                           
                                               Гоша уходит.                                                                                                                                                                    
Гусев. А как поживают твои соседи? Лось с женой?                                                                                              
Виктор. У них было уже четверо детей, и, как я понял, они на этом не собирались останавливаться. Но недели три назад, их лишили родительских прав, со всеми вытекающими последствиями. Детей забрали в детский дом, кукуют сейчас вдвоём                                                                    
Гусев. Как можно…                                                                                                                                              
Виктор. Можно… В тот же день, впрочем, как и во всякий, Ольга напилась и орала на весь посёлок, что ещё нарожает. Когда Лось в отгулах - пьют на пару, он уезжает на вахту - она пускается в своеобразный круиз по многочисленной родне и знакомым - пьёт, как в последний день жизни. Где там следить за детьми - для такой жизни - дети непосильная обуза!                               
Гусев. М-да, мне страшновато за родное отечество.                                                                  
Валерия. А Седой утонул, запутался в собственной сетке в море.
 Гусев. А, как её… Матильда?
 Валерия. Родила сына и уехала со своим на север острова, к нему на родину. Он лес валит, она тоже где-то работает.                                                                                                                                          
 Виктор. Добрые люди рассказывают - пьют оба по-чёрному.                                                                                   
                        Пауза, во время которой проходит поезд.                                                                                        
 Гусев. После семинара, мы и не виделись толком - как ты то, живёшь?
 Виктор. Живём потихоньку. Вот сына родили… Работаю там же, по вахтам.                                                          
 Валерия. Депутат, теперь…  
 Виктор. Сельсовета.
 Гусев. И как?    
Виктор. Воюю понемногу с районной властью. То песок начинают брать с морского берега, прямо с отлива, с местного пляжа, то сопку расковыряют - срочно нужен грунт для отсыпки дороги…
Валерия. То хотели у местных огороды под дачные участки, для городских жителей, забрать…
Виктор. (смеется) Чиновник из исполкома, землемер, всё пытался мне доказать, что это всё делается для улучшения конфигурации личных земельных наделов, сыпал всё мудреными словечками, давая ясно понять: что мол мне разговаривать с деревенщиной, он то, слов таких, отродясь не слышал…
Гусев. (смеется) И это человеку, который сам придумывает миры, населяет их персонажами и вдыхает в это жизнь… Человеку, который, не имея возможности купить, достать, сам для себя составил словарь латинского языка, перелопатив для этого невообразимую массу литературы: от научно-технической, до исторической.  Куда мы катимся? Где осталась та грань, за которой всё настоящее, доброе, лучшее превратилось неуловимо в некий абсурд, в некую зловещую пародию.  Всё смазано, нет четких границ… зыбкая неопределенность.
Валерия. Землю, слава Богу, - отвоевали!
Виктор. Новый председатель исполкома оказался человеком, думающим. Я предполагаю со временем, он многого достигнет во власти. Решили всё миром…  а руки, так и чесались, повоевать.
 Гусев. Не упускаешь момента для любой попытки расшатать существующую систему?
 Виктор. Громко сказано… Система - это не безликая конструкция - это мы, все вместе, и каждый в отдельности… иначе она бы не работала.  Кстати, как в городе отреагировали на событие в Москве?
Гусев. Да ни как… тишина, все выжидают. Вышла на площадь одна дама с плакатом против ГКЧП, - и всё!
Виктор. Я думаю, и эта женщина далеко пойдёт… если путч задавят. 
Гусев. Знаком с ней, коллега, в одной школе трудились. 
Виктор. Достойное знакомство, - этот человек далеко не равнодушен к судьбе государства, как многие - и это радует!                                                                                                                                                         
                  Пауза, наливают и выпивают.                                                                                                                               
Валерия. (Виктору) Зря Гошу обидел…
Виктор. Ему к этому придется привыкать, нельзя же прожить всю жизнь, до самой глубокой старости с умственным развитием малолетнего ребёнка - пора бы, и взрослеть!
Валерия. Теперь будет ходить по посёлку… жалобиться.  Ты же его прекрасно знаешь.
Виктор. Вред не столь велик, - пользы гораздо больше.  Может и пробьётся, наконец-то, к нему, хоть что-то, через туман сознания.
Гусев. А как насчёт жилья? Мне кажется, что этот барак уже своё давно отслужил?
Виктор. Ему столько лет… и люди столько не живут!                                                                 
Гусев. Да… ветхость, удручающая…
Виктор. Здесь рядом, строят железнодорожный мост через речку, "кривую" дороги надо переносить на несколько метров в сторону. Если ближе к сопке, - это, по-моему, самый оптимальный вариант, то придётся сносить эту достопримечательность в масштабе района… Где-то около месяца назад, каждому, кто проживает здесь, по почте прислали уведомление о запланированном сносе, с просьбой покинуть это жилище. Барак уже много лет нигде не числится, здесь никто не прописан, все вселились, как и ваш покорные слуга, самовольно. Спасибо Лосю, он в своё время был бригадиром железнодорожной бригады путейцев, помог мне.  Не люблю жить в общежитиях…  Я поговорил с людьми, все же пять семей, и все, как и я, решили не поддаваться на провокации и уговоры, и выехать, только когда предоставят необходимую жилплощадь.  Ты же понимаешь,- нам терять нечего.
Валерия. Виктор, уже потирал руки в предвкушение новой битвы, всё ждал, когда пришлют обещанную технику для сноса.
Виктор. Но чиновники одумались, или до них дошло, что отсюда, никто так просто не уйдет, а контингент, здесь проживает боевой - заваруху устроят, как пить дать… лягут под гусянки тракторов, - и решили сместить полотно в иную сторону.  Это им обойдётся гораздо дороже, да кто считает деньги, когда дело касается принципов - на этом и разошлись наши дорожки. Все остались при своих интересах. Добрые люди, мне доложили позже, что главный железнодорожник района, на планёрке, всенародно заявил, что если их даже заставят вести дорогу через территорию барака, - то они лучше построят виадук над ним, лишь бы не трогать, это осиное гнездо. Рассказываю, почти дословно…
Гусев. Бывает же такое…
Виктор. Помнишь Селиверстовну? 
 Гусев. Неужели живая? 
Валерия. Умерла…
Виктор. Лет шесть назад, местное партийное начальство, решило её осчастливить и переселить в город, в аналогичное, ветхое жилье. А ей это надо? Что ей пустые бутылки по городу собирать с семирублевой-то пенсией… Она, как чувствовала - набралась с утречка по полной программе, уж и не знаю, чего пила; приезжают: милиция, чиновники из района - она встречает их на собственном крыльце - как ждала - руки в бок и понесла, где по фени, где просто матюгами… Всем досталось: и Сталину, и Ленину, и нынешним… Так и уехали не солоно-хлебавши,- ни с чем, а бабуля прожила ещё месяца три и спокойно, без мучений, отошла. Люди, может уже и забыли её вину - а там (показывает пальцем вверх) простили.
Валерия. У неё было больше, тридцати кошек… насобирала брошенных - она умерла, и они тоже исчезли… ушли.
Гусев. Интересный был персонаж…
Виктор. Что я и говорю… Лера, неси ещё банку!
Валерия. Не хватит ли?
Виктор. Ты же прекрасно знаешь, я теперь придерживаюсь нормы, так для веселья… больно непозволительно роскошно будет упиваться каждый день, трусливо убегая из реальности. 
                       Валерия уходит.                                                                                                                  
Гусев. Как дела в личной жизни?
Виктор. Сам видишь - полный консенсус. На стороне не пью, зар¬плату до копеечки домой приношу. А что до занятия сочинительством, так это увлечение не требует особых финансовых затрат,- только моральных.
Гусев. Грядут большие перемены, может, и издашь сборник?
Виктор. Перемены? Да, как бы, не смена формации, строя вообще.                                                                       
Гусев. Думаешь завтра - капитализм?
Виктор. Капитализм… общественный строй, рыночная экономика, конкуренция во всём и главное - свобода выбора. Вот, именно здесь я не излечимый пессимист - выбора не будет, - страна, весь народ, встанут уже перед свершившимся фактом… нас и не спросят. Заболтают, вскружат головы обещаниями относительному большинству, объявят демократию. А что касается издания сборника на мутной волне перемен - и здесь я не верю. Живём мы в глухой, Богом забытой провинции, где   инерция более сильный фактор, где бы то ни было. Сейчас меня не издают больше по идеологическим соображениям, но зная менталитет наших чиновников: будь то власть, будь то промышленность или скажем, книгоиздание - если будет указ или пример свыше, все быстренько выкинут, или кто просто припрячет партбилеты, и ринуться сломя голову в рыночную экономику, наверстывая упущенное и любым способом зарабатывая себе капитал - и я ещё долго не смогу издать свои опусы - я по жизни бессребреник - это скорее диагноз, чем стиль жизни.  А для издания в новых экономических условиях потребуются деньги, и не малые.  Да, и не так просто изменить политический строй, придётся пройти через тернии, через ложь и разочарование… инфляцию…
Гусев. Инфляцию? Почему ты так решил?
Виктор. Я вижу пустые полки магазинов, я вижу, как к дензнакам появилось довольно опасное приложение – талоны… Талоны, буквально на всё!                                                        
                 Входит Валерия с трехлитровой банкой.                                                                                          
Валерия. Последняя…
Виктор. Да, слава Богу… инфляция в нашем государстве - это надолго!
Валерия.    Ты думаешь, продукты подорожают?
Виктор. (смеётся) Подорожают? А как же… Головокружительно! Их же нет!  Булка хлеба может взлететь в цене, ну скажем… до ста рублей, впрочем, и зарплата вырастет до шестизначных цифр - это уже было в России.
Гусев. Я всё же думаю, до этого не допустят!                                                          
Валерия. Ужас!
Гусев. И будем, надеется, что это всё, ничем не обоснованные прогнозы.  Не хотелось бы, пережить нечто подобное…
Виктор. Извините, оснований думать иначе, у меня нет! 
Валерия. Не надо рассказывать такие… страшные вещи.
Виктор. Вполне обычные, в мировой практике, вещи.
Гусев. Свобода то, надеюсь, будет?
Виктор. Свобода будет - вал свободы… который, опять же я опасаюсь, сметёт не только идеологические препоны и догмы, но и многое хорошее, что вопреки нынешней власти, развилось и живет автономно, изолированно от неё же… Это литература, культура общения, искусство - всё имеется в виду настоящее, а не жалкие выжимки из себя в угоду власти. Да, впрочем, и многие нынешние певцы соцреализма, при таком раскладе, бросятся добивать его, пиная одряхлевши полутруп, свергая с пьедесталов бывших, ныне покойных и неопасных кумиров… перестроятся. И не надо быть столь наивным, полагая, что к власти придут борцы за свободу, диссиденты, правозащитники - их и рядом не подпустят; придут те же партийные боссы, кто вовремя почувствует конъектуру, уловит ветер перемен - таких много, они были всегда и будут в любом обществе. 
Гусев. Н-да, страшновато, но смею сознаться, увлекательно, ты это всё преподносишь, простой сельский парень, мне, интеллигенту не в первом поколении, выпускнику престижного Вуза, всё, о чём я и не задумывался. А вдруг прогноз на изменения не оправдается? Снова лагеря, этапы… Снова будешь боятся стен…
Виктор. Не думаю. Нельзя считать, что все стоящие у власти, по¬головно и безнадёжно глупые люди, выжившие из ума пламенные и фанатичные большевики, до конца преданные делу   революции.  Нет же, -  это умные люди, они поймут, - я абсолютно уверен, - что игры закончились, и в воздухе запахло большой кровью, и что часть, замечу далеко не худшая часть граждан готовы к переменам, ждут их и верят в лучшее. Теперь их не запугаешь танками на городских улицах и площадях, не заглушишь балетом. Надо же, - бессмертное творение великого композитора в качестве экранирующего фона, для любой информации. Впрочем, я допускаю кто-то уже просто выжидает, как развернутся события, чем всё закончится, не желал рисковать понапрасну. Такие индивиды есть в любом обществе, умные, взвешенные, далеко не авантюристы на первых порах, - а там, как Бог на руку положит… Они, как пораженный, спящие до времени ген в организме, ждут своего часа, и этот час, вполне возможно, - будет их звездным часом.
Валерия. Вить, мне надоело… Пусть будет, как будет! Поговорим о другом. Пусть, Владимир Семёнович, расскажет, как вы отрывались на семинаре, вдали от дома.
Гусев.  (смеётся) Что отрывались, - удивительно обтекаемое    
подходящее словечко - то да!  (Виктору) Мне будет позволено продолжить?    
Виктор. Валяй. Я от Валерии ничего не скрываю, всё уже сам давно выложил - ведь прошло уже четыре года!
Гусев. Это было приятное и полезное времяпровождение. Умный человек, где-то на самом верху, решил чуть одомашнить непризнанных авторов, подкормить с барской руки известных. Собрали со всего острова, порядка, чуть более шестидесяти человек пишущей братии. Всем выписали командировочные…
Виктор. Когда меня вызвали в райком комсомола, я чуть со стула не рухнул… Я же, ну ни каким боком: не состоял, не приближался, не изъявлял желание записываться даже в попутчики…
 Гусев. От района нас было четверо: мы двое, присутствующих здесь, Степан Владимирович, простой рабочий и фронтовик, и Брянцев, как я понял позже – (смеётся) старая контра.  Жили мы в семиэтажной обкомовской гостинице, в удобных двухместных номерах…
Виктор. Сашу Брянцева сразу насторожило распределение мест, - кто с кем будет проживать в одной комнате, кто-то решил всё заранее, и, судя по всему; подошёл к этому делу довольно скрупулезно и неожиданно…
Гусев. Непьющего совершенно Сашу, постелили с Виктором, а меня с малопьющим Владимировичем…
Виктор. То есть, совершенно наоборот, как мы бы разместились сами. Саша сразу оказал: "Это сделано с явным умыслом, - я уже давно под негласной опекой КГБ, ну а ты, тоже не подарок - явный бунтарь… Давай будем говорить вслух, что думаем, здесь я наверно нашпиговано подслушивающей аппаратуры… проверим, как говориться, на зубок, хваленную и задекларированную гласность!" Тут мы и разошлись, тормоза отключили напрочь…
Гусев. А я в это время, поняв, что Владимирович, ну не как, не горит желанием заняться поисками “аквэ витэ" - живой воды, и вообще, мне крупно не повезло с квартирантом.  И зная, где обитает родственная душа, я не мешкая, направился в соседний номер к Виктору. То, что я услышал, буквально, с порога, меня мало сказать ошеломило - это был полнейший нокаут, выражаясь образно языком спортсменов. Я такое услышал…
Виктор. Крыли впрямую… всем досталось. Такое говорили, что не только Ульянов в своём саркофаге, но и прочие, наверняка корчились в гробах,- досталось всем…
 Валерия. Ты не рассказывал. 
 Гусев. Но я, всё же, увел Виктора. Но надо было их видеть в момент, когда они    выражали свой протест, и возможно, впервые в жизни, открыто.                                                                 
Виктор. Пошли мы, как не трудно догадаться, туда, куда идёт почти всякий советским гражданин, оказавшись в городе рангом повыше… правильно - в магазин. Но совсем, ни рада тряпья, дефицита…
Гусев. Ради утоления жажды, скажем так!
Виктор. И на этом пути, мы были не одиноки…
Гусев. Мне показалось даже, что вся пишущая братия, поголовно, разбилась на группы и разбрелась, но городу в поисках того же, что и мы, грешные.  К нам прибилось несколько человек, и мы своей группой направились на поиск…
Виктор. Бесспорно - Бог есть! У рынка мы обнаружили магазинчик, где продавалась вожделенная влага, - и главное - без талонов, по две бутылки, кристально чистой, в руки… чего-чего, а рук…
Гусев. Заходим; три прилавка, три продавца и относительно не большая очередь. Встали, друг за другом и по кругу, пока деньги не закончились…
Виктор. Набрали горючего - и в гостиницу, попутно сообщая всем встречным литераторам, которые, впрочем, в большинстве своём, уже держали верный курс, о сказочном магазинчике.
Гусев. Сначала пили в гостинице, затем, кто-то предложил ехать к поэтессе Людмиле Ряженцовой – пили там, мило беседовали…
Виктор. Весь вечер и часть ночи, мотались по городу, прикупали у таксистов водку втридорога… мои воспоминания смутные…
Валерия. Ночевали то, где?                                                                                                                                   
Гусев. Уснули в гостинице. Вздремнули часок, другой, - проснулись, шасть по бутылкам - а там пусто…
 Виктор. Тут, кто-то вспоминает, что поэтесса Санаева, купила своему мужу   в подарок, огромнейший флакон лосьона зарубежного производства, отстояв в Торговом Центре, пока мы блукали, никак не менее двух часов.
Гусев. Сразу нашлись добровольцы… Представь, четыре часа утра, самый сон, стук в дверь, открывает Лариса Ивановна - а у порога, четверо взлохмаченных мужиков, четверо литераторов, стоят на коленях и умоляют… требуют: “Отдай! Не дай умереть!" 
Виктор. Отдала… Стоит заметить; ни я, ни уважаемый Владимир Степанович в этом не участвовали…
Гусев. Утром, когда рассвело, и администрация гостиницы смогла оценить ущерб от ночной пирушки в полной мере, и управляющий, схватился за голову…, впрочем, было от чего. Разбили стеклянную дверь в вестибюле, на входе. Кто-то, возможно, не заметил препятствия и прошёл прямо, оборвали провод у телефона, разбили, между делом, пару-тройку настольных ламп в номерах - короче, бардачок был впечатляющий. Заводила в нашей компании, был некто Давлюк, личность почти легендарная по тем временам, и выпивоха знатный…
Виктор. Я помню твой, удачный, на мой взгляд, экспромт: “Винным запахом влеком, я иду за Давлюком”.
Валерия. Женский пол присутствовал?
Виктор. Ревнуешь?
Гусев. Нет, чисто мужской коллектив - прекрасный пол, отсутствовал…
Виктор. По крайней мере, в нашей компании.                                                                                                 
                         Пауза, разливают и пьют.                                                                                                                                
Гусев. (Виктору) Ты заметил, в последнее время, в книжных магазинах, начали появляться в свободной продаже книги ранее не издаваемые?                                                                
Виктор. А как же! За это время, я сумел прочитать Солженицына - это талант, глыба; Евгения Замятина, Олдоса Хаксли и других. И понял, как меня обокрали, не дав возможности прочитать эти книги раньше. Я был просто ошеломлён, прочитанным… Особенно меня поразила линия, выстроенная романом Замятина “МЫ” и продолженная Хаксли романом “О дивный новый мир” - и это совершенно изменило моё сознание, моё восприятие окружающего мира. Я понял, как мне следует писать. Теперь моя самая большая мечта: написать роман-антиутопию, который хоть в кой-то мере, продолжит эту линию - и я буду, счастлив!  Пусть, это будет мой единственной роман, пусть один из многих - но он должен быть. Теперь, это сильнее меня!
Валерия. Вить, не в упрек тебе, но у тебя, как всегда глобальные прожекты, глобальные мечты, - ну нельзя ли, чуть приземлится, хотя бы на время?
Гусев. А, по-моему, -  это правильно - ставить перед собой   завышенные цели, пусть даже не случится их воплотить, но сама дорога к достижению этих целей   - дорогого стоит.  И не спускайся на землю, витай в облаках - возможно, именно в этом, твой смысл жизни… дерзай!
Виктор. Спасибо за понимание… может что-то и получится.
Валерия. А я не понимаю… твоего стиля.
Виктор. Это не массовая литература – на любителя.
Гусев. Хорошо с вами? Судя по всему, живете в любви и согласии.                                                                            
Виктор. Девять лет испытательного срока!
Валерия. (поясняя) Сыну второй год, а мы только что, оформили свои отношения в Загсе. Всё прошло тихо, без помпы, в кругу близких родственников. А прожили перед этим, девять, как говорит Виктор, медовых лет!
Гусев. Так уж, и медовых? Неужели проскользнули по совместной жизни без скандалов?
Виктор. Что скрывать - были, особенно в первое время. Всё по мелочам, но задевали больно. Помнится, мы как-то не вполне сошлись взглядами на музыку, -  ты знаешь, - я люблю тяжелый англоязычный рок, а Валерия, что попроще: итальянцев, диско и тому подобное, что я называю коммерческим предприятием.                                                                    
Валерия. (вспылив) Я люблю рок, но другой! Мне нравится "Юнона и Авось", я хочу понимать слова!
Виктор. А для меня слова, которые я к великому сожалению не понимаю, голос певца - как дополнительный музыкальный инструмент, а в любой композиции я нахожу собственный смысл, иногда, я в этом даже уверен и отчётливо понимаю - далёкий от замысла автора.
 Гусев. В конце концов - договорились?
 Виктор. Ну, да… но для этого понадобились активные, чуть ли не боевые действия. После того, как Валерия, в припадке необъяснимой ярости, при нашем споре о музыке вообще, схватила несколько моих, особо любимых бобин и бросила, с явным злорадством в горящую печь - я взорвался. Взял магнитофон - прибавлю, новый, - вынес во двор, спокойно вернулся   домой, взял ключи…
Валерия.  А я за этим наблюдаю через окно…
Виктор. Прошу, моя ласковая, не перебивай… Открыл сарай, взял колун для рубки чурок, и несколькими, довольно удачными ударами разбил аппаратуру вдребезги.                                         
Валерия. Дня два мы не разговаривали совсем.                                                                                          
Виктор. На третий день, я подошёл…
Валерия. И говорит: (ехидно) "Надо музыку покупать, без музыки тоска!"… Я согласилась…
Виктор. Поехал и купил, не высшего класса, но всё же, приличную аппаратуру, благо деньги были, - себе кассетный стереомагнитофон, Валерии- проигрыватель с кучей пластинок. 
Валерия. Теперь с музыкой нет проблем!                                                                                                         
Виктор. (усмехаясь) Мне иногда дозволяется прослушать один из концертов «Deep Purple» и это радует…   Человеку цельному в   жизни просто необходим некий минимум, куда не из последних входит и музыка.                                                                                                                              
                  Пауза, во время которой проходит поезд.
Гусев. Мне пора.                                                                                                                                              
Виктор. Посидим ещё, я сбегаю за   самогоном!                                                                                                       
Гусев. Я бы рад, да последний автобус скоро.  До свидания! (уходит/)                                                        
Виктор. Грамотный человек, цельный, - таких я уважаю!    
Валерия. И учителем был хорошим… Пойду стелить постель, детей укладывать. (уходит)  
Виктор. (один) Помню, тогда, уже много лет назад, мы с Владимиром Семёновичем, все же сумели вырваться на природу. Разожгли костёр на самой высокой сопке над городом, -  хотелось тепла, осенняя утренняя прохлада уже давала себе знать. А кругом: сопки в золоте, багряные всполохи рябин - языками пламени, невесомое золото лиственниц, и угасающая уже медь ивняка, тёмно-зелёные кроны     пихт, елей - неким эталоном постоянства в этом проходящем великолепии, что некоторых просто сводит с ума и не даёт, ни малейшей возможности сосредоточиться на повседневной реальности. А мы именно из этой категории, далекие от равнодушия.  Тогда вдвоём, мы много и торопливо говорили. Такая встреча, как находка для обоих - дорога каждая минута. Надо многое успеть сказать и не меньше - услышать. Водку пили неспешно, ощущая с каждым глотком собственную свободу, а не туман сознания. И весь мир был как на ладони, добрый и близкий. Помнится, когда мы обсуждали творчество каждого из нас, -  я сказал, что его стихи скроены добротно, без малейших стилистических отклонений - но они, к великому сожалению, ещё не перешли ту, невидимую грань, когда оказываются людям просто необходимы - не всем, пусть их будет очень и очень мало - это поэзия, а не красивая безделушка на витрине магазина, - но они должны быть.  Иначе, зачем писать, зачем вытаскивать из себя всё лучшее и самое дорогое… если это не трогает других… не цепляет.                                                                           
                                                           Пауза.                                                                                                                                                                           
Как оказалось, много позже, я и сам еще и не приблизился к этой пресловутой грани, не отыскал её, разрываясь между работой, бытом и сочинительством, и ещё совершенно не готов к упреждающему рывку, для преодоления неведомого препятствия.  Я не знаю! Я сомневаюсь в себе, в своих силах и это, буквально, разрывает меня.  Я ещё не занял своего места в литературе, но и здесь: в быту, на работе ли - так же, не достиг определённых вершин, довольствуясь ролями второго плана.  Всё, что перечислено выше, представляя делом не столь важным, вторым - а первым, и наиглавнейшим - сочинительство! Меня пьянит лист белой бумаги, я в восторге от возможности писать… Образы будущих героев, теснятся в голове нескончаемой чередой, и все, кто рядом - пусть будет без обиды - оказались вписанные в общий Фон, где происходит действие и кипят страсти. И очень больно будет, просто пройти по жизни, так, мимоходом, не осознав себя в полной мере, не войдя в полную силу и не найдя своего места, и не написав самого главного, самого важного…                                                                                                                                     
                                         Входит Валерия.                                                                                                                                              
Валерия. Идём спать, мечтатель… гаси свет. (уходит)                                                                                     
Виктор. (один) Секундочку! (проходит, закрывает дверь, а когда возвращается, гасит освещение, в это время проходит очередной поезд, раздается звон разбитого стекла и выстрел) Ой! (звук упавшего тела) Глупо как… 
<foto preview="0" border="0"  author_email="sakhalinec56@mail.ru" album_name="Блоги" album_url="_blogs" image_id="3728" width="400" height="600" title="" theme="misc" ext="jpg"> 
                                                                        Занавес                                  

  
                   
                                       ЭПИЛОГ
Продолжение доверительного разговора от Зловредного Клоуна.
   На авансцену выходит Зловредный Клоун.                                                               
                                                Пауза.                                                                       Зловредный Клоун. А-а, привет! Вы ещё здесь? Не разбежались? Надо же, - высидели до конца.  Удивительно!  А я успел пивка попить, как ни как, но для организма польза.  
                                                                                                                                              
                                           Пауза.                                                                                                                                                 
Размечтался… Это я себе.  Думал, стоит мне только появиться перед вами, как все тут же, кинутся с расспросами: что, да как? Жив ли наш герой, погиб ли в рассвете сил от вражеской пули, так и не успев донести до читателей, всё, что желал… Мне, кажется, что вы хотите именно это знать? Да? Что ж, любопытство не порок… Но я зловреда, - я вам не скажу, хоть режьте меня на куски… вот такое я чудовище.                                                    

(небольшая пауза)                                                                                                 Прошу всех успокоится! Не надо эмоций!
Голос из зала. Слушай, или говори, или вали со сцены… надоел колючка!                                              
Зловредный Клоун. О, - это уже диалог, как ни как… Но я вас разочарую - это и есть, самый, что ни есть, конец пьесы. Я сам выпытал это у автора за рюмочкой… хереса. Так что, не обольщайтесь, - кина не будет! Он не забыл дописать финальную сцену - это, как он изволил выразиться - чисто литературный ход. Мол, пусть на досуге поразмышляют о судьбе неизвестного сочинителя и других… Ну, надо же, радетель о чужом досуге… Да таких писателей и поэтов по всей Руси - пруд пруди, -  каждый второй… бумаги на всех не напасёшься.  Впрочем, на мой взгляд, и сам автор не блещет талантами… явно не Шекспир, а всё туда же… Мы с ним в приятельских   отношениях, выпиваем иногда вместе - но истина дороже! Тоже мне – художник… Сюжетец, явно подсмотренный в жизни. Можно сказать, нагло вырванная из контекста жизни неприглядная быль.  Как он там назвал: пространственно-временной конти… Тьфу, ну напишут же — язык сломаешь. Я бы каждого автора, в качестве профилактики, заставлял бы самих заучивать собственный текст и громко и внятно произносить, перед столь уважаемыми людьми, как наша публика… короче, - континуум… как же, не дураки, поняли - содрал из жизни, где-то подсмотрел, чуть приукрасил, раздул - и готово! Одного не понимаю… по сюжету, живут люди на самом берегу моря, - почти санаторий… живут, открыто, радостно и светло, - завидовать надо! Почти идиллия… пастораль. Ну, выпивают… изредка, с кем не случается… жизнь. Но зачем, пусть объяснят мне добрые люди, надо было приплетать сюда этого писаку, прости Господи, - художника… Художник… Не самозвано ли? Если, кто и художник здесь – так это, уважаемые господа и дамы, ваш покорный слуга.  Вы зря улыбаетесь… скажу, как на духу… даже, чуть приглушу иронию – я художник! Не верите? А вы попробуйте озвучить, оживить, хотя бы этот текст. Да так, чтобы перед людьми стыдно не было… слабо? А я работаю, создаю – ваяю образ. Хотя честно и откровенно – это адов труд. Утром, например, я беленький, пушистый зайчик на детском празднике, - ни на йоту не сфальшивишь – это дети, они раскусят халтуру мгновенно, а вечером здесь… во всей красе перед вами… А вас-то, тоже не проведёшь… знаю… Ну, никакой личной жизни – одна ночь и то короткая… Так кто выходит здесь истинный художник? Вот вы, к примеру, сумеете говорить только чистую правду всем персонажам прямо в лицо? То-то, - а я в этом без ложной скромности, преуспел.  Для меня это не стоит большого труда. Я даже не пытаюсь что-либо завуалировать, спрятать в тень – так и режу правду-матку.  И ведь слушают, верят… сам удивляюсь, - ни града брани, ни шквала фруктов с гнильцой… всё проходит. А выйди сюда сам автор, я бы посмотрел, как он сумет вам, с этой сцены, прочитать всё, что нацарапал глухими ночами при тусклом свете ночника… вот была бы хохма… умора.  Тоже мне – Художник!  Нико Пиросмани от литературы… это он сам себя так величает в припадке самолюбивой иронии.  Да и вообще… (доверительно) мне иногда кажется, что с головой у него не всё в порядке.  Судите сами, как-то в приватной беседе за кружечкой… не улыбайтесь… пива, я спросил его прямо в лоб, - если, как он утверждает, сюжет этой пьесы не имеет ничего общего с жизнью, то почему же он привязал действия достаточно точно к определенной местности… Сахалин… Монерон… Курилы… И что вы думаете, ответил мне этот, позволю усомниться, писатель… Бывал, мол в тех краях и ему очень понравились закаты… Понимаете - закаты! По-моему - это уже диагноз.  Ни любовную интрижку, ни гульбу в ресторане вспомнил — закаты… Умру с открытым глазом, не переживу… На первый взгляд и человек вроде не плохой, водку пьёт достойно, держит удар, не слабак - литр выдует в одного - и хоть бы хны.  Хотя понимаю, ему с утра, когда так не хватает время ночью, не тащиться на работу, не влезать в чужую шкуру - кинул черновики в угол - и свободен - пей, гуляй… неделями. И где по-вашему здесь справедливость?..  А ему, видишь ли, их всех жалко… Чудило, себя бы пожалел… художник…
Голос из зала. Кончай мутить! 
Зловредный Клоун. (оглядывая зал) Какое счастье, что не все ещё разбежались.                                                                                                                   
                                              Пауза.                                                                                                                                               
Это вы только здесь зрители, а там за стенами этого Храма Мельпомены, вы такие же актеры, как и я. Кто талантлив, кто бездарен - не мне судить, это уже привилегия Главного Режиссера и Автора (показывает пальцем вверх) Всемирного Спектакля под кратким названием — Жизнь.                                        

Отступлю от надоевшего текста и добавлю, если позволите, пару слов лично от себя, вне навязанного амплуа… А может и все мы, не замечая за собой, как и Виктор Грунин, ходим лишь по самому краю настоящего, упиваясь свободой вседозволенности, нимало не задумываясь об общем фоне, где мы все: как не дороги себе, как не любимы, - всего лишь малая, уж совсем незаметная часть целого… Я всматриваюсь в ваши лица, - и не надо, пожалуйста, неуместных улыбочек, ухмылок, - я-то прекрасно понимаю, что некоторые из вас пришли сюда совсем не ради пьесы – себя показать, на других посмотреть… Вы прекрасно выглядите, уважаемые господа и дамы, - вы все просто прелесть! Но лично бы я на вашем месте, не мешкая, подал на автора в суд. Развелось сочинителей, ну ничего святого! Это надо ж, отвлечь столь большое количество занятых людей ничтожным сюжетом, а самому сбежать в буфет и дуть горькую до одури… одному… (доверительно) Он еще там.                                                      
                                          Пауза.                                                                                                                                              
А-а, (машет рукой), впрочем, заходите, если есть желание… Вы здесь ещё и не такое увидите - театр - одним словом.  Да, да - театр, уважаемые господа и дамы, где в отличие от жизни, всегда известен истинный автор и режиссер-постановщик — есть с кого при случае спросить…
Но знаете, если честно, от этой пьесы у меня в голове полный кавардак! Все перепуталось, переплелось…   выдумка… явь… Ещё и автор изгаляется… на него у меня обида кровная; мало, что не выставился к премьере, ещё и ходы заумные придумывает… Аристофан, хренов. (доверительно) Накаркаю… Как бы в следующей пьесе, они на пару с режиссером, чего похлещи не выдумали… с них станется…, впрочем, если на чистоту, я и сам, без ложной скромности, на выдумки горазд… Не верите? Да, пожалуйста.                                                                                     
                                           Пауза.                                                                                                                                                                         
Приходите, к примеру, вы завтра на спектакль “Страна негодяев”, а вам на тарелочке… наган… И знай пали себе… красные, белые, зелёные… голубые. Патронов не жалеть! Всё оплачено… правда пока холостые… не доросли ещё, да и Актерский Профсоюз будет против… Или к примеру, возьмем эту пьесу… Пьют, наливают, гуляют, веселятся… А ты сидишь в шестом ряду, в горле пересохло… мучительно ждешь антракта… промочить горло… взбодриться. А если добавить новизны: Вышел на сцену, выпил с ребятами, посидел, поговорил и на место… Так всякий желающий. Всё по тексту, всё оплачено… А знаете, как иногда охота, плюнуть на всё, да хватануть стакан водки, кристально чистой, с ветераном   застенок НКВД, - с Селивёрстовной… (вздыхая) Продать бы идею этому ло… пардон, автору, кругленькую сумму можно было содрать… Да ну, их всех, побегу сочинителя догонять. Да и успокоить надо, - не освистан… а может, рискнете, так, забавы ради… а…                                                                                                                             
Голос из зала. Сейчас, я его заткну!                                                                              
Зловредный Клоун. Ну вот, - договорился… Ладно, не смею более задерживать. Идите по домам, одевайте привычные маски и живите… Только будьте осторожны! Ведь может случиться так, что этот недостреляный Грунин или похожий на него писака, живет рядом… подсматривает за действительностью… за вами, и, с любовью и иронией, вписывает вас в свои будущие пьесы, романы, рассказы… Прощайте! Я вас предупредил…
            (идёт за кулисы, перед самым уходом, повернувшись) 
Увертюра к настоящему? А где это настоящее? Что это настоящее? Если категория времени - размазанный, вечно ускользающий миг в зыбких границах прошлого и будущего, тогда и все прошедшее - увертюра. Здесь он не оригинален… Если категория истинного, так и того хуже. Это как видимый горизонт… Беги, иди быстрым шагом, ползи на карачках — он всё впереди… не досягаемый, не доступный… Не тронешь рукой, не стукнешься лбом… Фата -  Моргана, - зовущий мираж… (задумывается, пауза) О чём это я? Пил бы поменьше, да дописывал пьесы и не вводил бы добрых людей в искушение самим домысливать… Может всё и не стоит и выеденного яйца; проще простого… Выстрелили из хулиганских побуждений, из самодельного ствола, из проходящего поезда в единственное освещённое окно… и всё. Тоже мне, детектив… Погиб Максим, да Бог с ним. Никогда его именем не назовут улицы и пароходы, никто не кормился от его дел.  Значит,- забвение… ни листочка, ни странички - всё утеряно и использовано не по назначению.
                                       Пауза.
А мне Валерию жаль, чисто по-человечески жаль… Счастье оказалось столь коротким - так, - антракт между двумя балетами…   Она любила Виктора…
                                   Пауза.
Я думаю; он всё же погиб…   иначе нестыковочка с реальностью…
(уходит)
                          Конец