Сахалинская кочегарка

Сахалинская кочегарка

         9 февраля 2015 года миновало 70 лет со дня природной катастрофы, унесшей жизни более 130 сахалинцев.  Это была самая страшная снежная лавина на территории СССР. Что-то я не нашел упоминания в СМИ о трагедии Средней Медвежки. А в те трагические дни руководители области всех рангов давали клятвы помнить, отметить мемориалами... Сегодня на местах этих забытых всеми поселков шумит бурьян. Без опытных таежников даже не найти братскую могилу.

           Не радостные виды - эти заброшенные поселки. Когда-то здесь кипела жизнь. На месте первого каторжанского рудника Рогатого в 1927 году, названного в честь 10-летия революции "Октябрьским", вырос поселок шахтеров. Перекрывались рекорды А.Стаханова. Звенели школьные звонки. Работали больницы и театры... Уходили на войну люди...А главное жили, влюблялись и растили детей сахалинцы. Тысячи островитян в графе место рождения имеют сегодня поселки, которых уже нет. Хотя бы для них, и в память о тех, кто славил Сахалин в ныне забытых местах, я публикую этот пост

Бывший поселок. Июль. Тишина.

Все успокоилось в Божьей руке.

Угольной пылью рисует волна

Образ отлива на мокром песке.

Слава и гордость ушли навсегда.

Все позади - и дерзанье, и лень.

Плоская и золотая вода

Плавит портпункта плывущую тень.

Мы не судиться пришли, не судить,

Просто в итоге всех наших дорог -

Ложе долины, забывшей дожди,

Мертвая улица, мокрый песок.

Вадим Горбунов.

Портпункт рудника "Октябрьский"  30-е гг.

  Обсуждая вопросы истории п. Дуэ и шахты «Макарьевка», мы так или иначе подходили к теме п. Октябрьский и шахты им.10-летия Октября… Были и множество запросов по данной теме мне… Не считая себя знатоком истории этих мест, я все же решил выложить несколько фото из своего собрания, снабдив их текстом из замечательной книги В.Канторовича Сахалинские очерки. Цитирую по третьему изданию, Молодая гвардия, 1935 года.

    Во-первых само издание уже памятник.

    Во-вторых, делая скидку на время и тот образ жизни наших земляков, думаю, сегодняшние в своих обсуждениях добавят или поправят автора...

    В-третьих, последние годы ко мне обращаются много уроженцев тех мест, о которых уже НИГДЕ и прочитать нельзя… Из 38 населенных когда-то пунктов района (не считая неофициальных поселений) сегодня осталось лишь 14. Где узнать об остальных? А это тысячи сахалинцев желающих узнать о своей малой Родине. Попробуйте найти информацию, например, о поселках, Кунгасстрой, Судоверфь, Комсомольск, Мосия, Най-Най, Бродяжки, Огородной пади и пр… Не найдете даже в специальной литературе. Эта книга одна из немногих, откуда эти знания можно почерпнуть…

    В-четвертых: интересно с сегодняшних позиций посмотреть на мечты наших земляков начала 30-х гг…

п.Октябрьский 1932 год

Мыс Рогатый

    Кухарский кубарем носится по юго-западному берегу. Неделями он ночует где попало: на катерах, в палатках, в бараках, на полу у друзей, неизменно появляющихся у него в каждом населенном пункте.

    Бодрствуя, Кухарский по привычке бьет в грудь кулаками, убеждает, распекает, кричит, бранится. За время путешествия по юго-западному берегу я встретил его четыре или пять раз, каждый раз там, где его помощь была особенно нужна, где падала труддисциплина, возникали конфликты или ощущалась нужда в его катере.

    В полдень он мчался в Александровск, чтобы «накрутить хвост» отделу снабжения, задержавшему высылку дели! В ту же ночь, несмотря на протесты команды, он возвращался к рыбакам. Наутро он спешил на юг, в Пилево, чтобы выманить у тамошнего асовского директора лишнюю посудину для артельного глубевого лова. В суетливой, но в сущности разумной деятельности на берегу, в этих поездках, в утомительных и обидных для чистокровного «братишечки» попрошайничествах у асовских заправил проходила большая часть жизни неутомимого инструктора. При такой подвижности Кухарского наши встречи разрешали проблему передвижения. Кухарский всегда соглашался забросить меня на какой-нибудь новый участок юго-западного берега.

    И в этот раз Кухарский вез меня к мысу Рогатому, на Октябрьский угольный рудник. За мысом показался рудник и перед ним три парохода, стоявшие на рейде под погрузкой.

    - Александр Яковлевич, смотрите: три океанских парохода, два из них иностранных! Сразу видно, что масштабы сахалинской угольной промышленности не шуточные.

    Кухарский посмотрел на меня с деланным презрением и процедил сквозь зубы:

    - Эх, Москва, Москва!

    - Что хорошего в избытке пароходов? — продолжал Кухарский. — Погрузочных средств у Октябрьского рудника мало. Грузят разом один, через силу два парохода. Чем больше пароходов приходит в одно время, тем хуже. За простой мы платим по шестьсот-восемьсот иен в сутки.

    Кухарский был, к сожалению, прав. Октябрьский рудник не имеет механически оборудованной пристани. В 1933 году ассигнованы средства на постройку ряжевой пристани у Октябрьского рудника.

    Его буксирный и баржевый флот незначителен. На пристани не хватает рабочих рук. Александровские общественные организации не раз проводили мобилизацию на погрузочные работы у мыса Рогатого. В шахтах обсуждался вопрос о переброске забойщиков на пристанские работы. В тот год из-за наводнения в Сучане дальневосточный флот остался без угля. Октябрьский рудник превратился на время в главную питательную базу Совторгфлота. В июле прибыло одновременно шесть пароходов. Один из них— «Тасманна-Мару» — грузился сорок дней!

    Звеном, затормозившим вращение всей цепи, оказались условия погрузки судов на Октябрьском руднике: немеханизированная пристань, рейдовые условия, заставляющие прекращать работу, как только Татарский пролив закапризничает. Недостатки механизации были кое-как перекрыты самоотверженной работой грузчиков. Но с морем совладать мы не сумели: расписание рейдов первой половины навигации было сломано; в материковых портах создались пробки из грузов, адресованных на Сахалин и Камчатку.

    На протяжении трех летних месяцев восточные моря создают сравнительно благоприятные условия для приема судов. Позже начинается период осенних штормов, когда успех разгрузки целиком зависит от случая. И тем не менее из года в год снабжение на Камчатку и Сахалин запаздывает. В первые рейсы пароходы уходят не загруженными. Вся нагрузка падает на последние месяцы, когда наличный, крайне недостаточный, тоннаж не может справиться с грузами, а самая доставка грузов уже не обеспечена. Так было в 1930 году, когда из семи зафрахтованных в последний момент иностранных пароходов пять уже не смогли выгрузиться в Охе (нефтяной центр на Сахалине).

    В 1931 году, начали с повторения прошлогодних ошибок. К 25 июля на Сахалин завезли всего семь процентов годового плана. В Николаевске-на-Амуре создалась пробка из тяжеловесов, адресованных на Сахалин. Во Владивостоке медлили с погрузкой. Совторгфлот утверждал, что не располагает свободным тоннажем, так как из-за сучанского наводнения пароходы брошены на Октябрьский рудник (Сахалин) за углем. Создавалось катастрофическое положение. Маловеры обсуждали проекты возврата на материк части людей и лошадей, прибывших на остров. Полетели серии настойчивых телеграмм в Москву, в Хабаровск, во Владивосток. Александровские и охинские рабочие выслали бригады в снабжающие порты на материке. Владивостокская и хабаровская газеты организовали широкую общественную кампанию за продвижение сахалинских грузов. Правительство выделило специального комиссара. Комсомольцы И грузчики Владивостока провели несколько субботников. Пароходные бригады объявили себя ударными.

    В середине сентября, приехав в Оху, я узнал, что план снабжения острова выполнен на 50 процентов. В первых числах октября, когда я покидал Сахалин, цифра выполнения плана поднялась до 75 процентов; остальные грузы были уже в пути на пароходах и баржах. Лихорадочная, самоотверженная работа коллектива людей, обслуживающих сахалинские перевозки, позволила в кратчайший срок ликвидировать прорывы первой половины навигации. Но навигация 1931 года еще раз подтвердила, что без коренной реконструкции всего транспорта, обслуживающего Сахалин, проблема быстрого, планомерного развития острова неразрешима.

    Кухарский высадил меня на баржу, грузившуюся углем у деревянной пристани рудника. Здесь мы тепло распрощались, чтобы больше никогда не встретиться.

    Проездом на восточный берег я наткнулся в Александровске на его след. Его привезли с рыбацкого берега прямо в больницу в припадке жестокой грыжи. Он ругался, бил кулаками в грудь и грозил «перестрелять» весь персонал больницы (револьвер при этом продолжал спокойно лежать в кармане). Но александровские интеллигенты — врачи — не сумели так тонко разобраться в человеке, как это сделали астраханские рыбаки. Полетели жалобы, с формальной стороны вполне справедливые. Кухарскому записали выговор в партийное дело. Огорченный, не дождавшись полного выздоровления, он возобновил свой марафонский бег то сахалинскому берегу.

    Пристань на Октябрьском руднике высокая — метров на пять-шесть над морем. Она рассчитана на осенние штормы, когда взлохмаченные, посеревшие волны злобно накатываются на берег.

    На пристани нет трапа. Его заменяет не закрепленный снизу канат с узлами. Пока я лез по канату, загремел соседний открытый люк: наверху опрокинули вагонетку. Я окунулся в облако угольной пыли и, когда вылез наверх, ничем не отличался от копавшихся возле вагонетки густо обмазанных углем грузчиков. Впрочем, между нами было различие: грузчики имели у себя в бараке запасную пару одежды и, во всяком случае, пару белья, а мне предстояло донашивать то, что на мне было, вплоть до возвращения в Александровск.

    Я тотчас же забыл о своих невзгодах, когда увидел вблизи Октябрьский рудник. Две высоких горы почти отвесно опускались к морю, оберегая вход в рудник. Между ними, чуть отступив от воды, возвышалась третья гора, наполовину засыпанная углем.

    Угольный склад притулился у одного из отвесных склонов. Сюда по крытому виадуку полуслепая лошадь привозила через редкие, но регулярные промежутки времени цепь громыхающих вагонеток с углем. Конец галлереи приходился на вершину склона. С помощью вертящегося круга возница опорожнял вагонетки, сбрасывая уголь. Шума не было слышно; уголь легко катился по склону и оседал где-нибудь в верхней половине склада. Лишь отдельные куски угля, легко отталкиваясь от угольной насыпи, кувырком летели к самому основанию склада, где грузчики неутомимо наполняли углем вагонетки. Склад на Октябрьском руднике хранил несколько десятков тысяч тонн угля, приготовленного для погрузки на пароходы.

    У подножья склада задорно бурлит горный ручей. Изгибаясь, он уходит в простенок между холмами. Рядом с ручьем вьется дорога, вся в черной угольной пыли. На дне расщелины едва поместились здания крохотной электростанции, бани, завкома. Даже вход в шахту пришлось устроить на возвышении, вырыв круглую площадку.

    Поселок строится на склонах гор. Для каждого нового дома приходится срезать под прямым углом часть горы, чтобы высвободить площадку для фундамента. Домики множатся, растягиваются вдоль расщелины, ползут по дороге в соседний новый рудник — Медвежку. В конце поселка долина реки расширяется. Поселок весь в налете угольной ныли, но на его крайние здания уже наступает молодой, сочный кустарник, за которым на горе виднеется лес. Ручей, загрязненный у берега моря, здесь чист и прохладен: он принимает в себя кристальную воду родников, стекающих но складкам гор.

    Целый день я шагал по многочисленным лестницам и подъёмам и спускам этого непривычного угольного поселка, напоминающего горный аул. Я заглядывал в окна рабочих домиков, заходил в клуб и столовую, радостно ощущая эту первую угольную крепость сахалинской индустриализации.

    Путешествуя по рыбацкому и лесопромышленному берегу, я видел везде только начало или процесс стройки. На всем побережье поселки напоминали походные бивуаки. Оттого так радовала прочная оседлость, устойчивость быта октябрьских горняков. Солидные постройки больницы, школы, конторы рудоуправления создавали впечатление хозяйственной законченности. Комнаты семейных рабочих выглядели не по-сахалински уютно. Меня радовали даже герани и певчие птички в этих комнатах. Их рассматривают обычно как символы мещанского уюта, но здесь, на Сахалине, они приобрели иное значение. Они означали, что в помощь первым пионерам освоения Сахалина, легко переносящим материальные лишения, потянулись с материка кадры рядовых строителей, без помощи которых нельзя взять нужного разгона в эксплуатации природных богатств острова.

    Район мыс Рогатый — Дуэ одно из старых месторождений угля, эксплуатировавшееся еще во времена царской каторги. Разработки велись частным обществом «Сахалин», заключившим (конечно за соответствующую мзду чиновникам) поразительный даже для того времени договор эксплуатации. По этому договору каторга доставляла обществу четыреста каторжан для ежедневной работы. За каждого недостающего рабочего казна обязывалась платить обществу по одному рублю в день.

    Охрана рабочих-рабов и самого рудника обходилась казне дорого. В охране было занято 340 человек. Тем не менее общество жаловалось на убытки, задолжало казне 200 тысяч рублей, нарушило все права эксплуатации, выдавало ничтожные количества угля. Из-за отсутствия технического надзора и неправильного штабелевания сахалинский уголь считался долгое время низкокачественным.

    Между тем сахалинские угли, как это точно установлено, характеризуются большой теплотворностью, малой зольностью, способностью коксоваться. В недрах Сахалина скрыты угли самых различных типов: длиннопламенные, газовые, коксовые, приближающиеся по качеству к кардифским. Общие геологические запасы угля на Сахалине измеряются грандиозными цифрами. Полевой говорил о двухмиллиардном запасе, но тогда еще не были полностью выяснены ресурсы района Владимирки. Запасов, имеющих промышленное значение, конечно меньше, но и они колоссальны и во всяком случае намного превышают самые оптимальные возможности вывоза угля с Сахалина в течение ближайших десятилетий.

    Спрос на сахалинские угли весьма значителен. В них нуждается флот, обслуживающий советское Приморье и КВЖД (Эгершельд- Часть Владивостокского порта, непосредственно обслуживающая КВЖД и следующие но ней экспортные грузы.).

    Уссурийская железная дорога до сих пор частично питается черемховским углем; его везут за 4 тысячи километров и до 400 процентов угля сжигают в пути, в топках паровозов. Экспорт дорогих сахалинских углей, поглощаемых металлической и химической отраслями промышленности, имеет широкие перспективы. До сих пор страны Тихого океана питались углями австралийского месторождения, расположенного далеко от центров потребления.

    Прибрежная угольная свита на юге Сахалина имеет огромные - резервы, пока еще не тронутые разработкой. В частности на мысе Рогатом, помимо Октябрьского рудника, ведется подготовка к эксплуатации двух новых районов: горы Медвежьей и Бродяжки. И все-таки угольные богатства южного района Сахалина незначительны по сравнению с Владимирским районом, разработка которого еще только начинается, и с районом Мгача — Арково (северная прибрежная свита), где уголь в 1931 году был «нарезая», а в последующие годы разрабатывался.

    Форсирование добычи угля на Сахалине упирается в транспортную проблему. Раньше предполагали соединить Владимирку, Мгачу и Арково железнодорожными ветками с Александровском и оттуда организовать массовый экспорт угля, но строительство Александровского порта, требующее огромных затрат, задержалось. Асовские хозяйственники обсуждали план замены центрального порта небольшими механизированными пристанскими сооружениями в Мгаче, в Дуэ и на Октябрьском руднике. И, как часто бывает на Сахалине, в этом гигантском резервуаре многообещающих возможностей, люди, опьяняясь будущим, отклонились от трезвых расчетов. Три железнодорожных ветки, три пристани, две или три подвесных дороги, одновременные работы в семи-восьми рудниках — вот что намечали на 1932 год неумеренные фантасты сахалинской угольной промышленности. Они забыли, что по условиям морского транспорта оборудование и люди для осуществления всех этих работ могут прибыть на Сахалин в следующего года. Одновременная работа на многих объектах, несмотря на ограниченные людские материальные ресурсы, — детская болезнь сахалинского хозяйствования. В первом полугодии 1931 года АСО уголь дал столько же продукции, сколько за весь 1930 год, и тем не менее не выполнил плана. Новое удвоение продукции, происшедшее в 1932 году, достигнуто лишь благодаря тому, что наличные силы и средства были брошены на ограниченное число объектов. В 1933 году в эксплуатацию переданы и Мгача и Арково. План добычи угля — 200 тысяч тонн. В Мгаче и Аркове построены школы, развернулось жилстроительство. В обоих пунктах в 1933 году строятся ряжевые пристани.

Пристань рудника 

  Сучанская гвардия

    Сахалинские хозяйственники убеждены в том, что все неполадки на Сахалине зависят от плохой работы обслуживающих остров материковых организаций. Поэтому всякий гость из Москвы или из Хабаровска невольно несет ответственность за плохое техническое снабжение островной промышленности. Жалобы директора Октябрьского рудника, бывшего сучанского забойщика, носили характер персональных обвинений. Директор имел веские причины негодовать на снабжение с материка. Рудник лишен энергии. Действующая кустарная электрическая станция способна освещать поселок и шахты, двигать механизмы она не в силах. С 1933 года действует электростанция в 300 киловатт. Приступлено к механизации подземных процессов. На складе рудника стоят драгоценные импортные машины, но нет тока для пуска их в ход. Три четверти оборудования для большой электростанции завезено, но последняя четверть блуждает где-то по Дальнему Востоку.

    — Но главное бедствие — кадры, — говорил директор. Инженеров нет, техников мало. Вся работа лежит на сучанцах — квалифицированных забойщиках, мастерах. В рабочих колоссальная нехватка. Нужно вести собственные лесозаготовки, строительство, помогать на погрузке угля. Бегунцы, бродяги, летуны мне и по Сучану знакомы. Текучесть рабочей силы старинная дальневосточная болезнь. Но на Сахалине она переросла в эпидемию. Квалифицированных рабочих, работавших ранее на Сучане и Артеме, — горсточка. Эти не бродяжничают, они выносят все трудности нашей стройки. Но среди сахалинских рабочих много таких, которые носятся с места на место, нигде не могут осесть. Когда рабочий считает себя временным гостем на руднике, а не хозяином, нечего ждать от него хорошей работы. Эти «гости» выходят на работу не каждый день, а как придется. И они по-видимому, заняты решением очередного вопроса: куда им дальше податься? Среди них встречаются и чудаки. Был у нас рабочий Чалов. Неплохой, квалифицированный рабочий; имел квартиру, зарабатывал неплохо. И вдруг весной занемог бродяжьей болезнью: потребовал расчет. А весной, надо вам сказать, из Октябрьского не так легко выбраться. Мы его убеждали: останься до лета, пока катера начнут ходить. «Нет, — говорит, — настала для меня пора — должен переменить место». Так и сделал: нанялся на Макарьевский рудник. Четыре раза возвращался сюда и на своем горбу перетащил через сопку и скарб и ребенка. Приспичило! Что ты тут скажешь?

    Воспоминания о Чалове развеселили директора. Противопоставляя рвачам и бродягам положительные типы шахтеров, директор обился на привычную и радостную тему — о Сучане, о сучанцах. Сучан и Дальзавод — единственные очаги тяжелой индустрии в прошлом Дальнего Востока. Здесь выковывались поколения революционеров. Они сыграли решающую роль в гражданской войне и в партизанском антияпонском движении времен интервенции. Сучан бросил сотни своих бойцов в партизанские отряды.

    По окончании гражданской войны сучанцы выдвинулись на ответственную работу на самых различных участках дальневосточного хозяйства.

    — Нашими сучанскими ребятами держится все хозяйство на Дальнем Востоке, — с гордостью заявил директор. — Куда ни ткнешь, везде старые сучанцы. Даже в охинском нефтетресте, где много своих, грозненцев, сучанцы играют не последнюю роль и, слышно, неплохо работают. Это и понятно: породнила нас гражданская война; друг за друга крепко держимся, между нами революционное братство. Каждый знает, что Сучан высоко держит революционное знамя.

    Бывший забойщик Сучана, выдвинутый теперь на ответственный пост директора рудоуправления, с гордостью вспоминал коллективные заслуги Сучана. Он умолчал о своей личной биографии, о том, что он сам обязан Сучану перерождением. Он был баптистом, сторонился революционного подполья, но в период гражданской войны почувствовал себя неотделимым от революционного коллектива; не порывая с баптизмом, он проделал партизанскую войну со своими братьями по классу. И только спустя несколько лет, в мирной жизни продолжать в рядах партии борьбу, начатую в партизанских отрядах.

    Нашу беседу прервал коротконогий, ширококостный мужчина с типичной внешностью мастера. Это был заведующий шахтой, лучший специалист Октябрьского рудника, в прошлом — штейгер на сучанских копях. Василий Егорыч пришел по делу. Он уселся на краешек стула, спокойно пережидая, пока директор исчерпает свои похвалы Сучану. Сдержанность Василия Егорыча отрезвляюще подействовала на директора, краснобая по натуре.

    — По делу, Василий Егорыч? Да что же, я забыл совсем, — спохватился директор, — ведь сам вызывал тебя о кирпичном заводе. Ну как, съездил, обдумал?
    Василий Егорыч степенно извлек из бокового кармана футляр с очками, медленно вытащил очки, водворил их на место — посредине носа, чтобы иметь возможность поглядывать на собеседника поверх стекол, — и только тогда ответил:

    — Как приказано, так и выполнил. Съездил на место, посмотрел, глину пощупал, в лес сходил. Кое-какие мыслишки навернулись. Если хотите, завшахтой в служебных разговорах обращался к своему старинному приятелю на «вы» и всячески подчеркивал субординацию, — могу эти мыслишки вам изложить. Конечно, это только так, мой проектец; может быть, я чего и не сообразил, ошибся, — вам виднее.

    Вслед за тем из бездонного кармана была извлечена солидная папка; в ней подробно излагались достоинства и недостатки района, намеченного для постройки кирпичного завода, и тут же выдвигался новый проект, более выгодный, приближающий завод к строительству, удешевляющий кирпич. Директор одобрительно кивал головой и в заключение сказал:

    — Ну что же, Василий Егорыч, хорош твой проект. Так и сделай. Только уж не обессудь: придется тебе взять шефство над постройкой.

    — Вам виднее, — с подчеркнутой скромностью повторил Василий Егорыч. По легкому румянцу, окрасившему лицо, было видно, что Василий Егорыч ревнив к своим проектам, над которыми кропотливо и вдумчиво работал. Похвала директора и новое поручение, хотя оно и увеличивало его нагрузку, были ему приятны.

    — Золотой человек, — сказал директор после ухода Василия Егорыча, — даром, что скромница, на медные гроши учился. Тянет, как вол, полработы по нашему рудоуправлению выполняет. Одним словом, из сучанской гвардии.

    Гора с начинкой

    На следующий день Василий Егорыч нарядил меня в рабочую блузу и широкие шахтерские штаны, дал в руку лампу и зашагал впереди прямо в открытый зев шахты. На Октябрьском руднике, в Аркове и, кажется, по всему Сахалину при осмотре шахты приходится подыматься вверх. Поселок строится в долине, невысоко над уровнем моря. У людей в поселке уголь не под ногами, а выше головы, в горах. Уголь Октябрьского рудника вперемежку с породой составил огромную гору, которая стережет вход в долину. Главный ввод в шахту горизонтален. Основные пласты угля располагаются вверх от центрального ввода. Несколькими этажами, один над другим, высятся выработанные горизонтальные коридоры, по которым проведены рельсы и изредка вручную гонят вагонетки. Это — жилы горной шахты; по ним циркулирует черная кровь рудника. Добыча же угля сосредоточивается оправа и слева в узких лавах, наклоненных на 70—80 градусов к горизонту. Здесь преобладают средне и крутопадающие пласты. Забойщик бьет кайлой, находясь в наклонном положении. Набив груду угля, он толкает уголь ногой, и вся куча громыхает по желобу в нижний штрек, скапливаясь в бункерах, откуда самотеком набивается в стоящие на рельсовом пути вагонетки.

    Основные штреки широки, сравнительно прямы; вентиляция, отводы воды действуют без отказа. Вентиляция естественная, совершенно простая: вершина горы вскрыта в нескольких местах. Ветер вытягивает через эти отверстия вредные испарения тысячелетних наслоений, из которых создалась угольная гора.

    Мы шли по бесконечным штрекам. Они пересекались друг с другом, причудливо изгибаясь. Все они были известны Василию Егорычу, о каждом штреке он мог рассказать увлекательную историю о сбросах, о неожиданных отклонениях пластов. Вокруг различных вариантов вскрытия пластов, вокруг догадок о дальнейшем направлении пласта после сброса начинались ожесточенные споры. Как подле больного, собирался консилиум. Приезжали инженеры из Александровска, совещались, выстукивали стены, вычисляли, делали опыты. Но часто гипотеза штейгера или старого забойщика, работавшего в этом забое, оказывалась более правильной, хотя он и не умел подкрепить ее вескими научными доводами.

    По существующей терминологии горная выработка на Октябрьском руднике должна бы именоваться штольней. Она носит однако наименование шахты.

    Мало старых рабочих — в этом беда, — повторял Василий Егорыч вчерашние сетования директора. — На новых, случайных рабочих трудно рассчитывать. Шахта болеет. Вчера на работу вышло сто тринадцать человек в смену, сегодня — пятьдесят шесть. Суточная добыча колеблется в пределах семидесяти — ста семидесяти тонн в смену. Постоянно перебрасывают рабочих на другие работы: везде не хватает людей. Конечно такой беспорядок бывает чаще всего летом; зимой работа проходит аккуратней, бродяжничество прекращается.

    Все-таки есть чем похвалиться. Подумайте об условиях: не хватает рабочих, нет электричества, нельзя приступить к механизации. Мы должны выдавать ежедневно как можно больше на-гора. И все-таки мы не забываем о будущем, ведем эксплоатацию по правилам, нарезываем уголь так, чтобы в любой момент разместить триста-пятьсот рабочих, когда это пополнение прибудет с материка.

    Частники и японцы во время оккупации нарушили все правила эксплуатации: брали то, что выгодно брать хищнику, экономили на штреках. Мы исправили все последствия их преступлений, расширили центральные штреки, заменили крепление, подготовили внутришахтный транспорт к механизации.

    Одна только беда: кто-то пустил слух, что Октябрьский рудник исчерпан, что жизни ему — один-два года. А мы, работники рудника, считаем, что шахте осталось жить десять-пятнадцать лет даже при энергичных темпах добычи. На словах, на бумаге наш взгляд победил. Но когда решаются практические вопросы — нет-нет да выскочит старая мыслишка: «Октябрьский рудник исчерпан».

    Восхождение на гору подземными ходами наконец кончилось. Мы достигли вентиляционного отверстия, в котором показался клок голубого неба. Я захлебнулся волной воздуха, свежего почти до удушливости. Мы вылезли на вершину горы и убедились еще в одном естественном превосходстве сахалинских угольных месторождений — в близком соседстве угля с лесом. Вся сопка была покрыта пнями. Угольная промышленность пожирает лес в огромных количествах. Каждый шаг человека в недрах земли должен быть закреплен бревнами. На земле начинают стройку с каркаса: так создают кубатуру здания. В земле сначала расчищают кубатуру, потом торопятся замкнуть ее в условный каркас, иначе рухнут своды. Близость леса удешевляет уголь, облегчает угольное производство. К тому же упрощается транспорт крепежного леса внутри шахты: легче спускать его сверху вниз (через вентиляционное отверстие), чем подымать через главный ход по всем этажам подземного здания.

    Пока я записывал в блокнот свои впечатления, Василий Егорыч проделывал какие-то странные манипуляции. Посмотрев на солнце, клонившееся к горизонту, он выбрал направление и, ступив несколько раз мерным шагом, остановился. Подумал, опять изменил направление, сделал двадцать шагов, прилег на землю и вслушался в то, что происходит в недрах. По-видимому, он решил, что ошибся направлением, и проделал всю процедуру заново. На новом месте ему посчастливилось что-то услышать. Он предложил и мне послушать землю.

    Я прилег на теплую, пахучую землю и, привыкнув к неудобному положению тела, различил слабые подземные толчки.

    — Слышите?

    — Слышу; должно быть, кайлой бьют по пласту. Далеко?

    — Нет, совсем близко; помните, проходили мимо забоя братьев Деминых? Правильно идут! В этом месте мы сделаем еще один вентиляционный ввод, чтобы организовать отсюда наступление на юго-восточные пласты... Люблю слушать эти звуки! — прибавил завшахтой, расцветая улыбкой, не свойственной его серьезному лицу.

    Люди подтачивают гору, как кроты. Умно подтачивают. Может быть, половина угольной начинки уже изъята из горы человеком; может быть, по прямой линии подо мной больше воздуха, чем камня и земли, а гора стоит по-прежнему. Нет ничего хитрее горного искусства!

    Пока мы разговаривали на вершине горы, потом осматривали крохотную лесопилку, работавшую наполовину от бензинного мотора, наполовину на ручной тяге (рабочий толкал бревно на пилу с помощью небольшого колеса), наступила ночь.

    На вершине горы было тихо, безлюдно, сумрачно. Внизу переливалась десятками ярких электрических огней пристань. На склонах и у подножья горы поблескивал мелкими огнями рабочий поселок. За узкой полосой освещенной огнями пристани начиналась беспросветно-темная бездна. Неожиданно в ней возникали обозначенные огнями силуэты пароходов, стоявших на рейде. Пароходные огни определяли неуловимую для глаза границу между воздухом и водой. Там начиналось море.

Берег п.Октябрьский 1932 год  

 Склочник

    В рабочей блузе, перепачканный в угле и земле, я направился из шахты в правление потребиловки. Октябрьский кооператив прославился но всему побережью своей плохой работой.

    Еще на улице спрашиваю, где найти председателя правления.

    Подозрительный взгляд какого-то служащего. Вопрос вместо ответа:

    А вам зачем?

    Понадобилось настойчиво повторить вопрос, чтобы защитник председателева покоя недовольно показал на контору кооператива. Та же история повторилась внутри помещения. Стало ясно, что председатель кооператива в небольшом рабочем поселке отгородился от рабочей массы. Наконец, обозленный бессмысленными вопросами, вхожу в комнату правления. За столом сидят двое. Определить, кто из них председатель, невозможно.

    — Мне нужен председатель правления.

    — Говори! — Сказавший не подымает головы.

    — Я и говорю: мне нужен председатель кооператива. Это вы?

    Голова медленно подымается.

    — Это все равно. Говори, зачем тебе нужен председатель.

    — Мне нужен председатель правления. — Мой голос заметно повысился. — Ответите вы мне, кто из вас председатель, или нет?

    — Ишь какой взялся! Проваливай отсюда. Председателя ему нужно! Поди туда, с секретаршей поговори.

    Дальше все дело разыгралось как по нотам. Я назвал себя. Председатель (это был он) подскочил, как ужаленный, собственноручно смахнул пыль со стула. Мою возбужденную речь он принял с неожиданной кротостью. Отрицал, в противоречии с фактами, что встречает посетителей по платью, и поспешил отыскать формулу перехода к очередным делам.

    Все очередные и внеочередные дела Октябрьского кооператива оказались в беспорядке. Источник всех безобразий не вызывал сомнений. Это был сам председатель Гулякин. Но Гулякина нельзя назвать беспомощным, неопытным, неумелым работником. Как раз наоборот. Он казался развитее и опытнее других кооператоров, с которыми мне приходилось сталкиваться на Сахалине. В то же время это был законченный тип бюрократа, хотя бюрократизм в обстановке строящегося бивуачного Сахалина кажется почти немыслимым. Уязвленное самолюбие не давало покою Гулякину.

    — Хозяйственник хочет из меня сделать механического солдатика, — постоянно повторял кооператор.

    Гулякин доказывал свою независимость непрерывными конфликтами с хозяйственниками, с АСО, с профорганизациями. Он демонстративно отказывался принимать не понравившиеся товары: пусть гниют, мне это нипочем, я акта о приеме не подписал! Демонстративно медлил с выделением особого стола для ударников в столовых рудника. Склочничал, сутяжничал. На это уходила вся его энергия. Кооператив распределял только то, что присылали из Александровска. Кооператоры не делали никакой попытки вести самозаготовки.

    Находясь на рыбацком берегу, кооператив не сумел наладить доставку рыбы из ближайшего колхоза. Шахтеры месяцами питались опротивевшими мясными консервами. Кооператив не приступал к сбору ягод. Между тем ягод (черники, голубики, брусники) на Сахалине великое множество. Они не только служат приправой к пище, но являются в то же время ценным антицинготным средством.

    Я предложил организовать ягодные заготовки и этим удивил правленцев. Каждый хотя бы элементарный совет воспринимался ими как откровение. Один из правленцев — все, за исключением Гулякина, были рабочими рудника, неопытными в кооперативном деле, прямо выразил свое изумление: «А я думал, что наше дело — распределить то, что пришлют из центра, и точка! О заготовках здесь никто не помышлял».

    «Вся работа кооператива строилась на склоке; в правлении сидели головотяпы» — так общее собрание членов кооператива аттестовало в конце концов деятельность правления, возглавляемого Гулякиным. Гулякин был откомандирован в распоряжение потребсоюза в Александровске. Я не имел случая проверить свою догадку, но убежден, что Гулякин подвизается теперь в каком-нибудь другом районе Сахалина; людям его типа только и жить на Сахалине, на Камчатке, на дальних окраинах, вдалеке от контроля. Между тем в районах, впервые осваиваемых, правильная организация заготовок и снабжения играет еще большую роль, чем на материке. В конечном счете злостные кооператоры типа Гулякина создают обстановку, которая усиливает обратничество и постоянные переходы рабочих с промысла ша промысел. За Гулякиных несут ответственность кооперативные центры, не выделившие для Дальнего Востока кадров опытных кооператоров.

    Индустриальная идиллия

    Через несколько дней, утром, я отправился пешком к Медвежьей горе — второму угольному участку Октябрьского рудоуправления.

    Проезжая дорога на Медвежий рудник оказалась необычайно оживленной, несмотря на будний день. В Медвежку и обратно передвигались рабочие; некоторые из них несли на себе сундучки, узлы, кровати. По-видимому, даже между двумя соседними рудниками, принадлежавшими одному рудоуправлению, происходил постоянный обмен рабочими. По дороге шагали бабы с ведрами и ребята с кошевками, доверху наполненными голубикой и черникой.

    Бабы рассказывали, что ведро наполняется в течение трех часов, что изобильную ягоду можно собирать совком.

    Солнце хорошо пригревало. Впереди меня шел молодой рабочий в калошах на босу ногу, заботливо прижимая к себе грудного ребенка. За ним шагала жена. Они не разговаривали друг с другом, но по их лицам, по неторопливому шагу можно было заключить, что эта чета наслаждалась прогулкой.
    Я поравнялся с рабочим. Мы разговорились. Мой собеседник оказался переселенцем. Он недавно приехал на Сахалин и сразу попал на рудник.

    — По началу, — рассказывал рабочий, — нам не понравилось. Просто сказать, испугались и гор, и моря, и ветра. Все казалось непривычным. Я — подмосковный; никогда такого не видел, чтобы уголь приходилось брать в горе, да и вообще-то с горами знакомство сводить не приходилось. Но главная беда: не было квартиры. Поселили нас временно в конюшне. Конюшня, правда, знатная, лошадей еще не видела, но понимать нужно: конюшни не для людей. Жена моя в слезы. Как меня увидит, начнет причитать. Душегубцем звала; ребеночка, говорит, погубишь. Квартиру, конечно, мне обещали, да когда-то обещание сбудется! Меня, конечно, страх взял. Потом рядом с конюшней стали дом строить и на чертежике показали, какая комната моей будет. Теперь дом готов, завтра въезжать будем. На радостях мы с женой отпуск себе взяли вот.

    — А к горам этим привыкнуть можно, — подала голос жена. — Тут красивше, чем у нас под Москвой. Как в квартиру поверили, так, пожалуй, и про Сахалин хорошее слово скажем... Глянь-ка, Ваня, — обратилась она к мужу, — каким вьюном извивается речушка!

карта п. Октябрьского и прилегающих поселков 40-х годов

    Мы срезали изгиб дороги по тропинке, протоптанной пешеходами, и пошли невдалеке от молодого леска, в густой, высокой траве, доходившей нам до пояса. В противоположность суровому, почти мрачному вводу и долину (у моря), сахалинская природа оборачивалась здесь к человеку своим мягким, ласковым ликом. Голубое небо, яркое, теплое солнце, много зелени, густой, не знавшей никогда пыли. Где-то, на грани видимости, волнистая линия холмов и пригорков незаметно переходит в горы. Склоны холма ощетинились бесчисленным множеством пней; рядом — почти нетронутый дровосеком лес. И на этом фоне освежающей ленточкой, причудливым узором протянулся серебристый ручей, образующий игрушечные водопады, стремнины, пороги и тихие заводи.

    Там, позади, — море. Сумасшедший Татарский пролив наступал на берег; берег защищался неприступными скалами. Там даже мертвая природа носила отпечаток страстности, динамичности.

    После берега, штормовых ветров и утомляющих, застывших в камнях космических страстей, здесь, в долине, дышалось легко и приятно.

    Мы подошли к строящемуся поселку. Мои спутники, презрительно обойдя конюшню, показали мне деревянный дом, еще не извлеченный из вороха стружек, но уже совсем готовый. Часть этого здания была их домом, примирившим их с Сахалином.

    Я продолжал путь, оглядываясь на работу дорожной партии, высекавшей на значительной высоте в склоне горы дорогу для узкоколейки Медвежка — Октябрьский.

    Миновав ряд поселков, где пока преобладали палатки, а деревянные дома еще только строились, я добрел наконец до большого покатого склона. Здесь был устроен склад Медвежьего рудника. Идею этого склада приписывало себе несколько лиц, считая разрешение задачи необычайно удачным. На гору под небольшим углом взбиралась крытая галлерея с узкоколейкой, по которой уголь доставлялся прямо из рудника. Наверху вагонетка опрокидывалась, и уголь частью оседал на склоне, частью скатывался вниз, на небольшую естественную площадку. На этой площадке заканчивалось полотно узкоколейки из Октябрьского рудника. Двух передвижных черпаковых конвейеров будет достаточно, чтобы в несколько минут заполнить углем поезд вагонеток. Склад хранил уже несколько тысяч тонн первоклассного угля Медвежки.

    Медвежья гора выросла в самом конце долины и как бы заканчивала ее. Она казалась не очень высокой, темной, лохматой, густо покрытой лиственным лесом. Лес еще не успели вырубить. Не слишком заметный вход в шахту, расположенный далеко от крохотного здания раскомандировочной, служил единственным признаком рудника. Медвежья гора была перерезана несколькими важнейшими штреками. Несколько пластов угля было некрыто. Естественная вентиляция уже работала. Медвежка была подготовлена к эксплуатации и ждала рабочих.

    То, что происходило вокруг рудника, лишний раз напоминало, что подготовительный период заканчивается. Тем не менее Медвсжка походит на Октябрьский рудник так, как колхозный хутор на совхоз. Все делалось как-то по-домашнему.

    В раскомандировочной я не застал ни штейгера, ни десятника; половину избы занимал сапожник с семейством. В общественной столовой обсуждался вопрос о завтрашнем меню: потребители сами его намечали. У входа в контору управляющего разлеглась толстая йоркширская свинья, она кормила добрый десяток поросят. У строящегося дома сидел на бревне плотник; одна рука лежала на плечах и на шее женщины, другой он подносил ко рту ломоть хлеба: жена принесла ему завтрак. Картина была совершенно идиллическая.

Триангуляционный знак на горе Маяк (военно-техническая служба РККА ), с которой 9.02.1945 года сошла лавина

   Я обдумывал эти новые стороны сахалинского бытия, сахалинской стройки, сидя на пеньке с тыловой стороны невзрачной палатки. И, вероятно из-за аналогии с моими собственными мыслями, в память врезался невольно подслушанный разговор двух девушек.

    — Ты не жалеешь, Вера, что выбрала практику на Сахалине?

    — Еще бы жалеть! — Девушка сделав, по-видимому, какой-то широкий жест: заднее полотнище палатки покачнулось. — Сахалин нас не обманул ни недрами, ни поверхностью. Я не ждала такой красоты, такого разнообразия на Сахалине.

    — Красиво и интересно, но все-таки тяжело в этих условиях, пока все не обстроено, некультурно, неуютно. Подумай, Вера: вернемся в Ленинград — ежедневная газета, театр...

    — Бани, души, ванны! — вставила восторженно Вера.

    Девушки стали с упоением перечислять все привычные в городах, но здесь недоступные культурные блага. Но вскоре их разговор вернулся в первоначальное русло.

    — Нет, я не жалею, что поехала сюда на практику: увидела новую страну, приобрела немало для своей геологической квалификации. Но жить здесь долго, работать годами я бы все-таки не согласилась.

    — Эх, Лена, — голос девушки звучал укоризненно, — в тебе нет души геолога. В детстве я, как мальчишка, увлекалась путешествиями, открытиями и приключениями. Я думаю, что геологией занялась не случайно: во мне есть такой зуд. Я не знаю деятельности интересней нашей: открывать человечеству новые, скрытые в земле источники энергии, ценные породы! Не знаю, как чувствовали себя раньше инженеры-геологи, работавшие на капиталистов, на индивидуальных заказчиков. Они, конечно, не могли испытывать всех тех ощущений, которые испытываем мы, когда вооружаем общество, пролетарское государство новыми материальными ресурсами. Многое из того, что геологи открыли, нельзя было до сих пор использовать. Мы видели с тобой, как на Сахалине, из-за отсутствия средств, разработка естественных богатств, почти несметных, девственно-нетронутых, происходит медленнее, чем этого хотелось бы. Но через два-три года эти препятствия будут устранены. Интерес к новым районам растет. Горняки будут вскрывать землю пласт за пластом по нашим указаниям. От нашей разведки будет зависеть темп дальнейшего индустриального развития. Подумай, какие возможности открываются перед нами! Я не спорю, много работы осталось и в старых районах Союза. Но с каждым годом значение восточных районов будет повышаться. Я ни за что не откажусь от права работать на ведущих новых участках. Я думаю, что вернусь именно на Сахалин: нужна специализация, нужно доверие к объекту своей работы. Я верю сахалинским недрам; то, что пока здесь обнаружено — уголь, нефть и прочие ископаемые, — начало эры сахалинских открытий. Мы их продолжим!

 Там внизу располагался до 9 февраля 1945 года п. Средняя Медвежка
Новости Сахалина и Курил в WhatsApp - постоянно в течение дня. Подписывайтесь одним нажатием!
Если у вас есть тема, пишите нам на WhatsApp:
+7-962-125-15-15
Автор: Григорий Смекалов, 19 февраля 2015, в 09:27 +5
Комментарии
Написано 19 февраля 2015, в 10:54
Спасибо!!! Очень круто написано, все подкреплено фактами и фотографиями. Спасибо!!! Сама читаю и мужа на Вас "подсадила"!
+2
Написано 19 февраля 2015, в 11:04
Валерия Ри, разделю успех с В. Канторовичем

Тем не менее, за нас Вам спасибо.
0
Написано 19 февраля 2015, в 14:42
Григорий Смекалов, Вам спасибо!!! просвещаете незнающую молодежь!!! От мужа моего отдельное СПАСИБО!!!
+1
Написано 19 февраля 2015, в 12:02
От стихов мороз по коже.
0
Написано 19 февраля 2015, в 13:53
Не уловил из заметки: кто такой Кухарский и причем к Александровску астраханские рыбаки?
0
Написано 19 февраля 2015, в 14:31
Андрей Кузьмин, Кухарский чиновник АСО (акционерное сах.об-во, с конторой во Владивостоке.Занималось перес.политикой), с которым автор путешествовал по северному Сахалину. Главное богатство Сахалина тех лет была сельдь (Де-Кастринская). Ещё в 19 веке купец Крамаренко пытался внедрять астраханский посол. (больше понтов - Г.С. сдавал сельдь туком японцам. В СССР астраханцы были ГЛАВНЫМИ рыбаками . АСО в рамках переселенческой политики несколько рыбацких сел с под Астрахани переселило на остров в начале 30-х. Замануха ещё та. Тем не менее РЫБНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ на Сахалине началась именно с этого - Г.С..)
0
Написано 19 февраля 2015, в 21:43
Григорий Смекалов, Ага, понял. У меня отец был капитаном Невельского управления тралового флота. Сам детство в порту провел. Да и трудовая у меня открыта должностью матроса 2-го класса, на РС-300 (НИС Кварц) практику проходил. Потому на астраханцев я и среагировал.
0
Написано 19 февраля 2015, в 17:34
Очень интересно.С удовольствием прочла.
+2
Написано 23 октября 2016, в 18:05
Спасибо огромное!!! Была на горе! И по распадку немного прошли! Шёл дождь, из-за огромных лопухов толком ничего не видно((( и тучи комаров ))). Нашли развалины магазина (из кирпича вроде), узкоколейку... А потом добрели до какого-то озера. Добирались туда через Дуйку- карьер...
Ещё раз ОГРОМНОЕ СПАСИБО!
+1
Написано 23 октября 2016, в 18:08
А где можно почитать это издание???
+1
Написано 24 октября 2016, в 08:32
Vika05, разные издания В.Канторовича в любой библиотеке...Даже , если в Вашей не окажется...все библиотеки осуществляют услугу МБА (межбиблиотечный абонемент) Дайте им исходные данные книги и...они выпишут Вам хоть из Москвы ... на "почитать"
+3
Уважаемый гость, чтобы оставлять комментарии, пожалуйста, зарегистрируйтесь или войдите
Подвиг после Победы
Подвиг после Победы
Весточка из прошлого
Весточка из прошлого