Нефтегорск. 19 лет со дня трагедии

19 лет назад моя жизнь кардинально изменилась… За считанные секунды я лишился всего, что обрел за семь лет: друзей, детского сада, дома, родного поселка, и самого дорогого – мамы. Сегодня я вспоминаю, пожалуй, одни из самых счастливых дней своей жизни – детство…

УТРО.

Я никогда не любил просыпаться рано утром в детский садик. Для меня это было каторгой. Каждое утро было одинаковым – полусонный я смотрел на первом канале (тогда он был ОРТ) утреннюю программу, где после зарядки показывали мультики. Мама подносила мне колготы, рубашку, и со словами «Умываться!» бегала по квартире от зеркала к шкафу по нескольку раз. Не понимал, почему она мне вещи готовила с вечера, а себе утром, еще при этом добавляла «Не успеваем!». Больше всего не любил ходить в садик именно зимой, потому что ненавидел на себе эту шубу, чтобы застегнуть которую, надо было вздохнуть и выслушать от мамы несколько ругательств, так как часто ломался ноготь. И не любил леопардовую шапку – из-за того, что резинка, которая почему-то всегда была длинная, и заворачивалась в два раза, видимо что бы не падала, давила на мою голову.

ДЕТСКИЙ САД.

В детском саду я любил ролевые игры. Чаще всего я играл в доктора или был чьим-то мужем. Быть чьим-то мужем мне нравилось больше, потому что я все время лежал на кровати и ел игрушечную еду. Мне нравились занятия по математике и чтению, и в отличие от всех детей в группе, я единственный знал наизусть все дни недели. А еще я любил спать в детском саду, но не любил когда на завтрак или ужин давали какао, потому что оно всегда было холодным и с пенкой, от которой мне становилось не по себе…

Моя мама работала в детском саду нянечкой. Она не разрешала называть меня мамой, - только по имени и отчеству, и я ее понимал. В саду я видел ее редко, она наверно работала в другой группе. Вести себя плохо я  не позволял – иначе воспитатель звала сразу маму, и та в присутствии детей наказывала меня словами «Дома я тебе всыплю!». От этого мне становилось неловко перед сверстниками, и поэтому чаще всего был послушным и умным мальчиком Серёжей…

СЕРЕЖА – РАЗБОЙНИК.

В отличие от детского сада, где хулиганить у меня не получалось, на улице я был разбойником. С друзьями мы бегали на дачи, залезали в чужие огороды и воровали ягоду. Не помню (да и не понимаю) зачем, мы выдергивали из грядок не дозревшую морковь или свёклу и оставляли там же, на огороде. И после этого всегда выходила какая-нибудь тетя Тамара и не своим голосом кричала «Хулига-а-а-аны! Я вас сейчас поймаю и закрою в сарае…» Но этого никогда не случалось, потому что последнее ее слово мы слышали за забором ее огорода, несясь сломя голову на свалку, где было много чего интересного…

Когда мама оставляла меня дома одного, я кидался в прохожих из окна картофелем, или набирал кружку воды и выливал ее на бабушек, сидящих на лавочке. «Опять Ленкин сын. Вот скотина. Ну она придет, ну она тебе устроит!» - слышалось с улицы. И мама приходила и мама мне устраивала. Била она меня редко, в основном ставила в угол, стоять в котором мне приходилось часами, надеясь, что мама остынет и выпустит меня…

СЕРЕЖА – ХОРОШИЙ СЫН.

Между стоянием в углу и киданием овощей из окна в бабушек, я был послушным и хорошим мальчиком. С мамой по вечерам мы любили смотреть «Дикую Розу» и бессмертную «Санта-Барбару». Мама настолько переживала за героев какой-нибудь мыльной оперы, что иногда я видел слезы на ее глазах. И я успокаивал ее: «Это же кино, такого не бывает». «Бывает Сережа, бывает», - говорила мне мама. Мы всегда обсуждали каждую серию, я задавал вопросы, на которые мама не всегда готова была ответить. Например, «Почему Энрике полюбил другую женщину, если у него есть Роза?» Ну не понимал я этого, и видимо мама тоже, пережившая уход из семьи моего родного отца до того как я появился на свет.

Мама была готова подарить мне братика или сестренку. Я лежал с ней на кровати, гладил по животу и придумывал имена для того, кого она носила под сердцем.

Мама учила меня азбуке. Я любил составлять слова из пластмассовых букв на магнитной доске – кажется, такие доски были у каждого ребенка. Я любил выходные, потому что можно было дольше спать и гулять на улице полдня. Я не любил суп с яйцом, и сейчас не люблю, - ну это когда яйцо разбивается прямо над кастрюлей и варится оно уже непосредственно в супе. Отношение к нему у меня такое же, как и к какао до сих пор…

ДЕТСТВО КОНЧИЛОСЬ.

В ту ночь я ночевал у маминых друзей, потому что наша квартира сгорела два дня назад (поджег ее мамин папа, мой дедушка, инвалид, потому что ему надоело жить, мне так кажется). Я помню как мама плакала, потому что все что они нажили с отчимом – сгорело. В квартире где я ночевал помимо меня было еще пять человек – дядя и тетя Женя, их семи или шести месячный сын Леша, моя ровесница Таня, и их родственник, как звать которого я не помню. Я лег как обычно – после «Спокойной ночи, малыши!». Спал на кресле-диване… А проснулся…

Проснулся я от холода и боли в голове и ноге. Меня, без двух месяцев семилетнего Сережу, в одной майке и трусах, нес на руках тот самый родственник, имя которого я не помню. Вокруг ночь, развалины, огонь и крики о помощи. Мне казалось, началась война…

И мысли о маме в моей голове летали до тех пор, пока я не узнал, что больше никогда ее не увижу… О ее смерти я узнал через три месяца – мне сказал отчим. Помню, тогда я лег спокойно на кровать, закрыл лицо руками, вспомнил ненецкую сказку «Кукушка» (Обернулась мать птицей-кукушкой и вылетела из чума... Навсегда бросила детей мать-кукушка. И с тех пор не вьёт себе кукушка гнезда, не растит сама своих детей. А по тундре с той поры красный мох стелется...), которую читала мне мама, и заплакал. Детство кончилось.